Опустив глаза, Ирка обнаружила на порогегазетного киоска булаву Антигона, залитую слабым сиянием недавнейматериализации. Не только лишенец, но и пассажиры, по всем признакамнаправлявшиеся в киоск за журналом в дорогу, отчего-то раздумывали входить и впоследний момент круто сворачивали в сторону.

– Значит, через булаву он нас нечувствовал? – спросила Ирка.

– Ну не то чтобы… Просто от булавы моейнежитью тянет. А запах нежити очень сильный для бесплотных существ. Почти чтовонь. У них нюх-то тонкий, а булава моя все перебивает. Вот лишенец и застрял весьв непонятках, что тут за хмыриные посиделки. У меня среди родственничков-токого только не затесывалось!

Ирка кивнула. С этим ей было все ясно.

– А зачем он касался лиц? – спросилаона.

– Лишенцы навевают всякие скверные мысли,гнусные, неожиданные. Ну, например, безо всякой причины со всей дури ударить полицу тихую бабульку. Или съесть окурок с земли. Или выхватить у женщины сумочкуи побежать, хотя никогда не занимался ничем подобным. Человек приписывает этимысли себе и испытывает смертельный ужас. Как это он мог помыслить нечтоподобное, запредельно мерзкое? Может, он медленно сходит с ума? Может, кдоктору надо обратиться? Лишенец пожирает этот ужас и, подпитываясь им, непроваливается обратно в Тартар. Ну а чтобы понять, что не все мысли твои и наних просто не нужно обращать внимания, до этого еще дорасти надо… У нас же всвет и тьму никто не верит. Зато в энергии всякие, восточные бирюльки иэкстрасенсов недоделанных сколько угодно. Такие вот дела, хозяйка!

«Так вот почему мне хотелось поджечь газеты… Аведь меня он даже не коснулся!» – подумала Ирка.

Антигон подобрал булаву, лихо прокрутил ее вруке и заставил исчезнуть.

– Вообще-то лишенцы не должны здесьбывать. Не положено. Совсем мрак охамел. Все подряд нарушает, – добавил оннедовольно.

– Позвать златокрылых? – спросилаИрка, запоздало сожалея, что не бросила в лишенца копьем.

– Как хотите, хозяйка! Вам решать! Я что?Я ничего! – устранился Антигон.

Как бывшая, а во многом и не бывшая нежить, онотносился к златокрылым с опаской.

Посмотрев на часы и прикинув, что до поездаеще достаточно времени, Ирка вызвала златокрылую двойку. Секунд через десятьявились два сосредоточенных молодых стража, патрулировавших площадь над тремявокзалами. Один был под мороком сурового капитана милиции. Другой, видимо,обладавший чувством юмора, обычному зрению представлялся испуганной старушкой вплатке, которая из опасения жуликов цепко прижимала к животу сумочку.

«Капитан» подошел к Ирке. «Старушка», будтоневзначай держащая в опущенной руке флейту, осталась в стороне, шагах так всеми. Ирка приписала это легкому недоверию, которое многие златокрылые стражииспытывали к валькириям.

– Документики спрашивать будете? –спросила Ирка, пытаясь пошутить.

Златокрылый смотрел на нее серьезно и безулыбки. Ждал сути. Настроившись на деловой лад, Ирка описала ему то, чтовидела. Страж даже не попытался что-то записать или с кем-то связаться. Толькокивнул, спокойно повернулся и пошел к напарнику.

– Эй! Постойте! – крикнулаИрка. – Я не понимаю! Вы что, не собираетесь ничего делать?

«Капитан» остановился. Повернулся. В глазах унего было бесконечное златокрылое терпение.

– Что вы хотите, чтобы мы делали? –спросил он мягко.

– Ну догонять там. Ловить! Вообщеработать! Выполнять свои обязанности! – с негодованием произнесла Ирка.

Златокрылый вздохнул и беспомощно повернулся кнапарнику.

– Скажи ты ей. Может, тебя она послушает.Ее, видно, мой морок с толку сбивает, – попросил он.

– Девушка! Вы что, новенькая, что ли? Этоже лишенец! Он что есть, что его нет. Его надо было сразу глушить, как увидели.А то сейчас он здесь, а через секунду в Южной Америке, – объяснила Ирке«бабулька».

И, действительно, «бабульке» Ирке былопсихологически поверить гораздо легче. Видимо, причина действительно состояла в«милицейском» мороке.

* * *

В Питер Ирка приехала ранним утренним поездом.Было даже не темно, а как-то сизо-сыро. В вокзальном динамике простуженнохрипел приветственный марш. Бесснежный, сырой город показался Ирке похожим наразмороженную курицу.

Рядом с Иркой шли две девушки. Одна, маленькаяи сердитая, как оса, гулко катила по перрону чемодан на колесиках. Другая,высокая и симпатичная, то и дело отставала и догоняла ее короткими перебежками.

– Как ты можешь встречаться с молодымчеловеком, в доме у которого стоит телевизор? – внушала оса подруге.

– Он его не смотрит! Бабушкасмотрит! – оправдываясь, вступилась высокая.

Оса расхохоталась.

– Это он так тебе сказал? Где гарантии?Вдруг он тоже хоть одним глазом смотрит? Ниже, чем в телеканализацию, рухнуть нельзя!..И вообще, москальская твоя душонка, еще раз обзовешь мой Питер «Петей сбургером», откушу тебе нос!

– А если Ленингрогом? –встревожилась высокая.

– Тогда еще и уши отгрызу! Сказано:Питер! Пять букв! Начинается с парной глухой мягкой, заканчивается сонорнойзвонкой дрожащей! Уши отгрызу! – решительно отрезала оса.

Ирка покосилась на нее с легким беспокойством.Она справедливо опасалась людей, которые, не нуждаясь в раскачке, становилисьбодрыми уже сразу, с утра. Да и шутки были подозрительно про одно и то же.Шутки шутками, но когда некая тема повторяется навязчиво часто, тут есть поводзадуматься. Граф Дракула, по непроверенным слухам, тоже начинал с относительноневинной привязанности к сырому фаршу.

Рядом с Иркой шагал Антигон, на которого у валькирии-одиночкивчера при посадке в поезд потребовали свидетельство о рождении и еле-елесогласились впустить без него. Вот и сейчас повторилось примерно то же самое.

– Смотрите, какая мамаша наглая! Нетчтобы ребеночка на ручки взять, она ему еще и удочку дала тащить! – снегодованием произнесла какая-то активная бабулька.

Ирка даже остановилась. Удочкой ее копье ещене обзывали. Да и матерью пятилетнего ребенка, под мороком которого частопутешествовал Антигон, нечасто. Заметив на лице своего оруженосца ухмылку, онанавьючила на него еще и рюкзак.

– Еще одно «хи-хи!» – и сама тебе наплечи сяду! – предупредила она.