– Вы считаете необходимым лично увидеться со всеми нами?

Сказано это было довольно вежливо, но какая-то едва заметнаянеприязненная нотка в голосе заставила Калгари слегка поежиться.

– Ну, общественной обязанностью это вряд ли можно назвать, –сухо произнес он. – И я поступаю так не из простого любопытства. Я считаю своимдолгом лично выразить всем вам мое глубочайшее сожаление по поводу того, что яне имел возможности подтвердить в суде невиновность вашего брата.

– Понимаю…

– Если вы любили его… Вы любили его?

– Нет, я не любила Джако, – ответила Тина после недолгогораздумья.

– А кругом все уверяют, что он был очень милым.

– Я не доверяла ему и терпеть его не могла.

– У вас не появлялось… простите меня… каких-либо сомнений втом, что он был убийцей вашей матери?

– Мне и в голову не приходило, будто можно сделать иноепредположение.

Официантка принесла чай. Хлеб и масло оказались несвежими,варенье засахарилось, пирожки пережарились и выглядели неаппетитно. Чай былжидким.

Калгари пригубил стакан и сказал:

– Выходит… мне следовало сообразить, что сообщение оневиновности вашего брата вызовет неблагоприятный отклик. Всколыхнет прошлое… изабот вам всем прибавится.

– Потому что дело придется заново пересматривать?

– Да. Вы тоже подумали об этом?

– Отец, кажется, считает, что от этого не уйти.

– Простите. Великодушно простите меня.

– Почему вы извиняетесь, доктор Калгари?

– Я не люблю причинять людям неприятности.

– Смогли бы вы решиться на то, чтобы промолчать?

– Нет, ибо самым искренним образом желаю победы правомуделу.

– Вы цените справедливость дороже всего?

– Да, хотя теперь я уже задаюсь вопросом, не существуют либолее важные понятия.

– Например?

Он подумал о Хестер.

– Например… невиновность.

Взгляд девушки, казалось, стал еще более непроницаем.

– О чем вы задумались, мисс Эрджайл?

Минуту-другую она молчала, потом сказала:

– Вспомнила слова из Великой хартии вольностей: «Ни одномучеловеку не будет отказано в справедливости».

– Понятно, – произнес Калгари. – Это и есть ваш ответ…

Доктор Макмастер оказался стариком с могучими бровями,проницательными серыми глазками и упрямым подбородком. Он откинулся на спинкупотертого кресла и внимательно разглядывал своего посетителя. Своиминаблюдениями остался доволен.

Калгари он тоже понравился. Впервые после возвращения вАнглию ему посчастливилось встретить человека, способного оценить его взгляды ичувства.

– Вы очень любезны, доктор Макмастер. Спасибо, чтосогласились принять меня, – поблагодарил Калгари.

– Ради бога, – ответил доктор. – Я смертельно устал с техпор, как удалился на пенсию. Мои юные коллеги говорят, что я должен сидеть какистукан и прислушиваться к ударам своего изношенного сердца, но мне это не понутру. Абсолютно. Слушаю радио – блах… блах… блах… Иногда моей экономке удаетсяуговорить меня посмотреть телевизор – флик, флик, флик. Я был тружеником, всюжизнь работал не покладая рук. Не люблю сидеть неподвижно. От чтения устаютглаза. Поэтому не извиняйтесь, что отнимаете у меня время.

– Во-первых, необходимо объяснить, почему я столь близко ксердцу принимаю эту историю. Если следовать логике, я поступил так, как идолжен был поступить, – рассказал, что из-за контузии и потери памяти не смогзасвидетельствовать невиновность этого парня. Или разумнее было плюнуть на все,а? И хлопот никаких?

– Сложный вопрос, – отозвался Макмастер. – Вас что-тогнетет? – спросил он после недолгой паузы.

– Да, – признался Калгари. – Все вышло коряво. Понимаете,мое сообщение было воспринято не так, как я ожидал.

– Прекрасно! – воскликнул Макмастер. – В этом нет ничегостранного, обычное дело. Мы заранее проигрываем в уме какую-либо ситуацию,неважно какую – консультацию со специалистом, предложение юной девушке руки исердца, разговор с сыном перед тем, как пойти в школу, – а когда эта ситуацияосуществляется, от нашего сценария остаются жалкие клочья. Подумайте только! Вычто-то намеревались сказать, сформулировали фразы, рассчитывали получитьопределенные ответы, а слышите в ответ нечто противоположное. Такое ежедневнослучается. И это вас огорчает?

– Да.

– Чего же вы ожидали? Оваций?

– Чего я ожидал? – Калгари призадумался. – Быть может,обвинений? Возможно. Возражений? Вероятно. Но рассчитывал и на благодарность.

Макмастер хмыкнул.

– А благодарности не было и возражений особых непоследовало?

– Примерно так, – признался Калгари.

– Это произошло потому, что вы, отправившись туда, не учлимножества обстоятельств. Зачем пожаловали ко мне? Только кратко и точно.

– Захотелось побольше узнать об этой семье. Пока мнеизвестны лишь голые факты. Замечательная женщина с прекрасным характером,альтруист и патриот, в лепешку разбивается ради своих приемных детей. И тутвозникает проблема, называемая «ребенок со стойкими отклонениями, юныйбездельник». Вот все, что мне известно, больше я ничего не знаю. Ничего не знаюо самой миссис Эрджайл.

– Вы совершенно правы, – согласился Макмастер, – попали всамую точку. Вы, верно, задумывались над тем, что в случае любого убийстванаиболее интересен ответ на вопрос: каков был человек, которого убили? Всехпочему-то больше интересует убийца. Должно быть, вы обратили внимание, чтомиссис Эрджайл относилась к той категории людей, убивать которых не имеет нималейшего смысла.

– Я об этом тоже подумывал.

– И вы правы с этической точки зрения. Но видите ли… –Доктор почесал кончик носа. – Кажется, китайцы утверждают, будтоблаготворительность – больший грех, нежели добродетель? И в этом что-то есть.Подумаем, как воспринимают люди благодеяние? Оно связывает их по рукам и ногам.Нам известны свойства человеческой натуры. Вот вы оказали услугу какому-нибудьсубъекту и тут же почувствовали к нему расположение, он вам нравится. Носубъект, которому вы сделали добро, будет ли он столь же доброжелателен поотношению к вам? Воспылает ли признательностью? Разумеется, мораль обязываетего к этому, но сам-то он ответит ли на требование морали?