— Тем более, — спокойно возразила я. — Сам тыее отыскать вряд ли сможешь. А в милиции с такой проблемой справятся. Скореевсего, она просто забрала ребенка к себе…

— Чушь… чушь… она что, ненормальная?

— Вполне возможно, — влезла Женька. — Вылучше вот что скажите: раньше она себя как-то проявляла? Интересоваласьребенком? Может быть, звонила?

— Нет, — покачала головой Вера, — никогда. Ядаже не думала, что… Ведь она от нее отказалась, нас заверили, что она неузнает, где девочка. Как же так? Выходит, кто-то сообщил ей…

— Кто мог ей сообщить? — рявкнул Игорь. — Онамогла узнать об этом только из документов…

— Какие-то знакомые, имеющие отношение к этимдокументам, в конце концов, просто деньги…

— Но зачем ей все это, она же отказалась от ребенка? Неможет она теперь претендовать на девочку, — жалко всхлипнула Вера. —Это ведь неправильно, нечестно. Я Лелькина мать, а она ее бросила, бросила… — УВеры началась истерика, и разговора не получилось. Игорь подхватил нас с Женькойза локотки и буквально выпихнул в кухню.

— Вы видите, чего добились своей дурацкой болтовней? Вычто, хотите ее в гроб вогнать?

— Мы хотим вернуть Лельку, — выдернув свой локотьиз его цепких рук, ответила Женька.

— Очень признателен. Но мы как-нибудь обойдемся безвашей помощи. Я ясно выражаюсь? Не суйтесь не в свое дело. И вообще: оставьтена некоторое время наш дом. Я бы сказал, на длительное время.

— Игорь, я понимаю, ты расстроен, — попыталась яутихомирить разыгравшиеся страсти. — Но, скрывая правду, вы толькоухудшаете положение. К тому же ваша тайна уже не тайна, я все рассказала Роме,и он позвонил в милицию. Эту женщину уже ищут.

— Черт! — совершенно обезумев, заорал он. —Кто тебя просил? Чего вы вообще суетесь не в свое дело? Убирайтесь отсюда, ичтоб ноги вашей больше не было!

— Полегче, — осадила его Женька. — Убратьсямы, конечно, уберемся, но Лелька нам не чужая и запретить нам беспокоиться оней ты не можешь.

Игорь закусил губу и попытался успокоиться. Надо признать,это ему удалось.

— Анфиса, — сказал он, обращаясь ко мне иигнорируя Женьку, — пожалуйста, послушай меня. Эта женщина, я имею в видуэту Ингу, явно психически неуравновешенная особа, и я очень жалею, что сообщило пропаже ребенка в милицию. Сообщил, потому что никак не думал, что связано этос настоящей матерью. Она мать Лельки, мать. Пусть никудышная и бросившая ее, номать. Повинуясь неожиданно пробудившимся родительским чувствам, она похитиладевочку. По закону это преступление. Киднеппинг — очень серьезное преступление.Вы понимаете? Я думаю, что сейчас Лелька в безопасности, но, если милицияначнет охоту на эту женщину, только господу ведомо, что она сотворит. Например,заведет малышку в лес и там бросит, чтобы не оказаться в тюрьме, или того хуже,сунет в какой-нибудь подвал в заброшенном доме… и никто никогда не найдет тамребенка. Я схожу с ума, думая об этом… Мы не будем ничего предпринимать. Мынадеемся, что она как-то образумится и себя проявит. Например, позвонит. Ведьона прислала письмо, вполне возможно, что и позвонит. И тогда мы попробуемвернуть Лельку, пообещав взамен, что не будем возбуждать против нее уголовногодела.

— А если она не собирается ее возвращать?

— Не думаю, что ей нужен ребенок. Для такой, как Инга,это обуза, не зря она однажды уже бросила дочь.

Игорь замолчал, и мы молчали, пока я, собравшись с силами,не напомнила:

— В милиции уже знают об этой Инге. И будут искать.

— С милицией я как-нибудь разберусь. А вас прошудержаться подальше. Очень прошу. Более того, если вы еще раз здесь появитесь, яспущу вас с лестницы.

— Классная речь, — заметила Женька уже наулице. — И налицо мотив, который движет несчастным отцом. Только ты нескажешь, отчего у меня такое паршивое чувство, что нас водят за нос?

— Нет у тебя никакого чувства, — пожала яплечами. — Просто обида на то, что нас выгнали в шею…

Роман Андреевич заскочил с работы перекусить. Я-топодозревала, что он просто заехал меня проведать: не далее как утром я кляласьи божилась, что с частным сыском покончено, а я сегодня же засяду за работу, тоесть начну наконец писать роман. И как только супруг отбыл на службу, в самомделе устроилась за письменным столом. Дверь на лоджию была открыта, со дворадоносились детские голоса и обрывки мелодий, а я смотрела на девственно чистыйлист бумаги и силилась собраться с мыслями. Через полчаса стало ясно: делобезнадежное. Я вздохнула и пошла загорать на лоджию, оправдываясь тем, чтосюжет надо как следует продумать, настроиться на нужную волну, и вообще… Номысли мои неизменно возвращались к Лельке. Конечно, то, что она с матерью,позволяет надеяться, что ничего плохого с ней не случилось, и все жебеспокойство не только не проходило, оно нарастало. В общем, когда РоманАндреевич появился в квартире и бодро спросил:

— Ну, как успехи? — Я нахмурилась и зло ответила:

— Как будто я могу думать о чем-то, кроме Лельки.

— Вроде бы ты с утра жаловалась, что у тебя времени вобрез, — поднял он брови, демонстрируя изумление.

— Перестань надо мной издеваться! — рявкнула я иудалилась из кухни. Мой муж одиночеством всегда тяготился, а тут еще, должнобыть, почувствовал себя виноватым, потому что как ни крути, а доводы у менясерьезные. Поэтому он очень скоро возник в гостиной и позвал:

— Анфиса, слышь… посиди со мной. Я целыми днями наработе, видимся совсем ничего… Вот заглянул пообедать, чтоб с тобой лишнихполчаса побыть, и что?

— Что? — съязвила я.

— Ничего. И меня это огорчает.

— А не надо было говорить мне гадости, —насупилась я.

— А что такого я сказал?

Я уже и сама запуталась, поэтому прения прекратила,поднялась с дивана, подошла к Роману Андреевичу и, прижавшись к его груди,пожаловалась: — В голове пусто, какая уж тут работа… Как думаешь, найдетсяЛелька?

— Надеюсь. Мамаша — это много лучше, чем сексуальныйманьяк.

— Да уж, — поежилась я, вздохнула и добавила: —Идем в кухню, остынет все.

— Да я на работе перекусил, а приехал потому, чтососкучился. Давай дружить, а?