Харди был ничего себе, только не слишком умен,и делал ошибку, разговаривая с Марком так, как будто ему пять лет, а неодиннадцать. Он сильно перестарался, описывая обитые мягким стены палат, чтобыбольной не смог разбить о них голову. Он уверял, закатывая глаза, что больныхпривязывают к кроватям цепями. Совсем как если бы рассказывал страшную историюу костра. Марк просто устал от него.

Он почти ни о чем не мог думать, кроме как оРикки и о том, вытащит ли он палец изо рта и начнет ли говорить. Марку ужаснохотелось, чтобы это произошло, но ему необходимо поговорить с ним первым, когдашок пройдет. Им есть что обсудить.

Что, если врачи или, не дай Бог, полицейскиедоберутся до него первыми, и Рикки расскажет им все, что случилось, и ониузнают, что Марк врет? Что они с ним сделают за вранье? Может, они не поверятРикки? Раз он так отключился и какое-то время ничего не соображал, то, может,они скорее поверят Марку? О возможных противоречиях в их рассказах даже думатьне хотелось.

Просто поразительно, как одна ложь тянет засобой другую. Маленько приврал, вроде бы ничего страшного, затем уже ничего неостается, как врать дальше. Сначала люди тебе верят и ведут себясоответственно, а ты уже ловишь себя на том, что сожалеешь: почему сразу несказал правду? Мог бы ведь и он не врать ни полицейским, ни матери. Могподробно рассказать, что видел Рикки. И главной тайны бы не выдал, потому чтоРикки ее и не знал.

Все происходило так быстро, что он не успевалсоображать. Ему хотелось затащить мать в отдельную комнату, запереть дверь ивыложить все, пока он окончательно не запутался. Если он что-нибудь быстро непредпримет, то может попасть в тюрьму, а Рикки – в дурдом для детей.

Появился Харди с подносом, на котором стоялитарелки с жареной картошкой и чизбургерами – два для Харди и один для Марка. Онаккуратно расставил еду на столе и пошел отнести поднос.

Марк немного поклевал картошку, Хардинакинулся на котлеты.

– Так что случилось с твоим лицом? – спросилХарди, энергично жуя.

Марк потер шишку и вспомнил, что пострадал всражении.

– Да ничего особенного, просто в школеподрался.

– С кем же?

Черт! И не надоест ему! Придется снова врать.Его уже тошнило от вранья.

– Вы его не знаете, – сказал он и надкусилчизбургер.

– Может, я захочу с ним поговорить?

– Зачем?

– Разве у тебя не было из-за этой дракинеприятностей? Например, учитель таскал тебя к директору или что-нибудь в этомроде?

– Нет. Уроки уже закончились.

– А говорил, что подрался в школе.

– Ну, в школе вроде все началось, ясно? Мы сэтим парнем поцапались за обедом и договорились встретиться после школы.

Харди с силой потянул через соломинку молочныйкоктейль. Проглотил, откашлялся и спросил:

– Так как того парня зовут?

– А зачем вам?

Харди рассердился и перестал жевать. Маркстарался не встречаться с ним взглядом, низко наклонился над тарелкой иуставился на кетчуп.

– Я – полицейский, парень. Работа такая –задавать вопросы.

– А я должен отвечать?

– Разумеется. Разве только, если ты чего-тоскрываешь и боишься отвечать... В таком случае мне придется пригласить твоюмать и всем вместе отправиться в участок для допроса.

– Допроса о чем? Что именно вы хотите знать?

– Кто тот парень, с которым ты подралсясегодня в школе?

Марк все жевал и жевал картошку. Хардипринялся за второй чизбургер, испачкав рот майонезом.

– Не хочу, чтобы ему влетело.

– Не влетит.

– Тогда зачем вам его имя?

– Знать хочу. Работа такая, понял?

– Вы считаете, что я вру, правда? – жалобноспросил Марк, глядя в крупное лицо полицейского. Тот прекратил жевать.

– Не знаю, парень. В твоей версии полно дыр.Марк посмотрел еще жалобнее.

– Не могу же я все помнить. Все так быстробыло. А вы хотите, чтобы я рассказал все подробности. Я так хорошо не помню.

Харди отправил в рот остатки картошки.

– Ешь. Нам пора возвращаться.

– Спасибо за ужин.

* * *

Рикки поместили в отдельную палату на девятомэтаже. На большой вывеске около лифта было написано “ПСИХИАТРИЧЕСКОЕОТДЕЛЕНИЕ”, и там было значительно тише. Не такой яркий свет, более спокойныеголоса и меньше спешки. Около лифта стоял стол для дежурной медсестры, откудалегко обозревались все, выходящие из лифта. Здесь же находился второй охранник,который шептался с сестрами и наблюдал за коридорами. Вниз по коридору, встороне от палат, была небольшая гостиная без окон, где имелся телевизор,различные автоматы, лежали журналы.

Кроме Марка и Харди, в гостиной никого небыло. Марк потягивал “Спрайт”, уже третью по счету банку, и смотрел повтор“Блюзов Хилл-стрит” по кабельному телевидению, а Харди спокойно дремал наужасно маленькой кушетке. Было почти девять вечера. Полчаса назад Дайаннаводила его в палату Рикки, чтобы он мог быстренько на него взглянуть. Риккиказался таким крошечным под простыней. Дайанна объяснила, что ему внутривенновводили питание, так как он не ел. Она уверила его, что с Рикки все будет впорядке, но Марк по ее глазам видел, что она обеспокоена. Доктор Гринуэй скоровернется; он хотел бы поговорить с Марком.

– Он что-нибудь сказал? – спросил Марк,разглядывая капельницу.

– Нет, ни слова.

Она взяла его за руку и по полутемномукоридору повела в гостиную. Раз пять Марк уже совсем было собрался все ейрассказать. Они проходили мимо пустой комнаты недалеко от палаты Рикки, и онсовсем уже было решил затащить ее туда и покаяться. Но передумал. Потом,говорил он себе, я все расскажу ей потом.

Харди его больше ни о чем не спрашивал. Егосмена кончалась в десять, и было очевидно, что ему надоело все – и Марк, иРикки, и больница.