— Я согласен, — сказал отец Ив, — я давно, попримеру великого Цезаря, мечтал быть мужем всех женщин и женой всех мужчин.

Моя матушка заняла свое место: блудница уже настолькоразгорячилась, что не удержалась от оргазма. Симеон самолично взял в руки членсобрата и аккуратно затолкнул его в пещерку.

— Ах, гром и молния! — вскричала моя мать,почувствовав в своем теле огромный предмет. — Какой же он большой… Якончаю!..

А в это время Симеон овладел задницей того, кто наставлялему рога; он проник в нее, не потрудившись увлажнить проход, и за два толчкадостиг дна, его соперник также вошел в самую глубину зада Полины… Обасосредоточенно совокуплялись, оба яростно двигали всем телом, их движения напоминалиморские волны, вздымаемые неистовым аквилоном. Но им недоставало пряныхэпизодов, и мой отец подал голос:

— Иди сюда, Мартина, и садись верхом на спину Иву, ябуду целовать твою жопку, совершая содомию с обидчиком моей возлюбленной, ты,Леонарда, оседлаешь грудь Полины и закроешь ей рот своим влагалищем, эталесбиянка пососет тебя: она любит ласкать женщину, пока ее сношают; отец Ивполижет твои ягодицы, потому что иногда необходимо целовать задницу, когдапрочищаешь чью-то вагину, это служит хорошим противоядием.

— А я, — спросила Люси, — что делать мне?

— Ты будешь пороть меня, — сказал Симеон, — ивремя от времени подставлять мне для поцелуя то рот, то зад; потом потанцуешьвокруг нас, как Давид вокруг ковчега, а заодно будешь приседать, чтобы помочитьсяи испражниться: сильные запахи сильнее возбудят нас. Во время оргий надоиспробовать все: чем грязнее воображение, тем слаще удовольствие. Какое можетбыть совокупление без гнусностей! Все пороки становятся в хоровод, держат другдруга за руки, вдохновляют друг друга, когда мы сношаемся.

— Пусть она подаст нам выпить, — сказал отецИв, — я люблю пьянеть, предаваясь утехам плоти, я, как и ты, друг мой,полагаю, что все пороки придают новые силы этому высшему пороку, надо лишьуметь соединить их в момент извержения. Все допустимо, когда человек возбужден,чем многообразнее удовольствия, тем они сладостнее.

— Ладно, кончай скорее! — откликнулся мойотец. — А то сперма бросится тебе в голову, и ты скоро перестанешьсоображать, что говоришь.

— Черт меня побери! По крайней мере я докажу тебе, чтоя знаю, что делаю: чтобы не посеять плод в чреве этой сучки, я солью свой сокна ее живот.

— Нет, нет, — запротестовал Симеон, обеспокоенныйдобродетельным порывом друга, — не думай об этом, в нашем саду много места…продолжай сношаться, дорогой, а если шлюха забеременеет, я приму необходимыемеры.

Вдохновленный этими словами. Ив удвоил свой пыл, движениямоего отца распалили его окончательно, и оба одновременно испытали наивысшеенаслаждение, оба при помощи умелых наперсниц сбросили в предназначенные дляэтого сосуды густую сперму, которая так кружила им головы. Но будучи слишкомразвратными, чтобы остановиться на этом, они лишь поменялись местами. Теперь Ивсношал Симеона, который совокуплялся с любовницей своего собрата, обе девочкидавали им лобзать свои ягодицы, а Полина взяла на себя хлопоты по разжиганиюпохоти. Она делала это с таким искусством, она настолько хорошо удовлетворилапо очереди все нужды природы, что очень скоро второе семяизвержение увенчало экстазнаших монахов.

— Уф, — удовлетворенно крякнул мой отец. —Пора передохнуть. Мой член теперь не встанет, пока я не залью в себя шестьбутылок шампанского.

Воспользуюсь этой передышкой, чтобы сообщить вам о том, чтопроисходило между мной и братом во время того впечатляющего спектакля.

Эгль то и дело отказывался от роли зрителя, чтобыпредпринять активные действия; поскольку позиция, в которой я находилась,затрудняла его наслаждение передней частью моего тела, маленький распутникзанялся задницей. Он поднял мою рубашку, заправил ее под корсет и, получив враспоряжение мой зад, осыпал его горячими поцелуями. Не имея недостатка впримерах для подражания, плутишка раздвигал мне ягодицы, вставлял в отверстие тоязык, то палец, а под конец, навалившись на меня, умудрился достать своимнебольшим инструментом до преддверия вагины. Затем, приободренный этимипредварительными упражнениями, он сказал мне, когда наши актеры в соседнейкомнате сели за стол:

— Оставайся в этой позе, сестрица, только наклонисьчуточку ниже, и ты увидишь, что я сделаю.

Возбудившись от всего увиденного, я оперлась на перегородку,как можно сильнее выгнув таз… Но великий Боже! Какая досада! Плохо укрепленнаястенка заскрипела, подалась вперед и рухнула на голову Мартины, да с такойсилой, что та потеряла сознание, и из ее пробитой головы хлынула густая-кровь.Однако оба монаха, крайне изумленные нашим внезапным вторжением, не знали, счего начать: помочь Мартине или обрушиться на нас. И сладострастие перевесилосострадание, как и должно быть в сердце настоящего распутника. Оба,необыкновенно возбужденные нашим неглиже, бросились к нам и принялись жадноощупывать наши прелести, бранить нас и ласкать одновременно, предоставивженщинам спасать раненую девочку, которая находилась в таком плачевномсостоянии, что ее пришлось уложить в постель. Злополучная стенка внесла большуюсмуту; стол, на который она грохнулась, свалился вместе со всеми тарелками ибутылками, и оскодки разлетелись по всей комнате.

— Уберите это, — приказал Симеон, отрывая Леонардуот хлопот вокруг лежавшей без сознания подруги и доказывая этим, что его большеволновал порядок в помещении для утех, нежели забота о несчастной жертве.

— Она поранилась, — продолжал он, — ну и чтоиз того, потом посмотрим…

— Но святой отец, — возразила Леонарда, — онався в крови.

— Так останови кровь, остальное сделаем, когдасовокупимся…

В продолжение этого диалога меня ласкал мой отец, то жесамое делал с Эглем отец Ив: наши бессердечные развратники, не обращая нималейшего внимания на бедную Мартину, казалось, были озабочены толькоудовольствиями, которые они предвкушали от двух новых предметов, появившихсясовершенно неожиданно.

— Погляди-ка, — обратился Симеон к Иву, —какая грудка у этой маленькой плутовки! А ее киска… какая она пушистая! Ведьэто я произвел ее на свет! Через полгода это будет лакомый кусочек.

— Почему не сейчас? — спросил отец Ив. —Какая нужда ждать полгода? Смотри, — продолжал он, указывая на зад моегобрата, — смотри, он уже сформировался! Нет, дорогой, раз случай ниспослалнам эту радость, надо вкусить ее и не будем миндальничать!

Между тем мы — Эгль и я, не зная, куда деваться от стыда, неосмеливались противиться планам, которые, как тучи, сгущались над нашимиголовами. Моя мать уже заключила сына в объятия.

— Прелесть моя, — говорила она, целуя его и теребяему маленький орган, — уступи отцу, он хочет тебе добра; если ты емупонравишься, твое счастье обеспечено… Давай, мой маленький долбильщик,забирайся скорее в то местечко, из которого ты появился на свет; наслаждение,которое ты получишь, возможно, смягчит твои страдания от дефлорации, которуютебе готовят,