Жюстина поблагодарила своего нового благодетеля ипоинтересовалась, почему такой богатый человек решился путешествовать безсопровождения и подвергать свою жизнь опасности, как это только что произошлона ее глазах.

— Я достаточно силен и молод, — ответил Ролан, —и вот уже несколько лет взял за привычку ходить из дома до Вьена пешком. Этослужит на пользу и моему здоровью и моему кошельку. Дело вовсе не в том, что яизбегаю расходов, потому что я богат, и вы убедитесь в этом, если соблаговолитеувидеть мой замок, но бережливость никогда и никому не вредит. Что до техдвоих, которые оскорбили меня, это местные бездельники, на прошлой неделе явыиграл у них сто луидоров в Вьене. Я поверил их честному слову, а сегоднявстретил их, попросил вернуть долг, и вот каким образом эти прохвостырасплатились со мной.

Наша сострадательная путешественница стала еще сильнеежалеть беднягу за двойное невезение, жертвой которого он оказался, и тут онпредложил ей отправиться в путь.

— Благодаря вашим заботам я чувствую себя немноголучше, — сказал он. — Скоро будет темно, давайте доберемся допостоялого двора, который должен быть в двух лье отсюда. Завтра возьмемлошадей, и к вечеру будем у меня.

Твердо решив воспользоваться счастливым случаем,ниспосланным ей небом, Жюстина пошла с Роланом, заботливо поддерживая его, и,действительно, через некоторое время увидела гостиницу, о которой упомянул ееспутник. Они поужинали вместе, после ужина Ролан представил ее хозяйке; наследующее утро на двух нанятых мулах, которых сопровождал лакей из гостиницы,наши —герои доехали до границ провинции Дофине, все время держа путь в сторонугор. Путь был слишком длинным, чтобы преодолеть его за один день, и ониостановились в Вирье, где Жюстина ощутила все то же предупредительное вниманиесо стороны будущего своего хозяина; наутро они продолжили путешествие все в томже направлении. К четырем часам вечера они достигли подножия гор, отсюда дорогастала почти непроходимой. Ролан попросил погонщика не оставлять Жюстину, и всетрое углубились в ущелье. Наша героиня, которую непрерывно в течение четырехдолгих часов везли по извилистым, то поднимающимся, то спускающимся тропам безвсяких признаков жилья, начала выражать первые признаки беспокойства. Роланпочувствовал это и ничего не сказал; его молчание еще больше встревожилонесчастную девушку, но тут, наконец, она увидела замок, построенный на вершинегоры у самого края глубокой пропасти, и ей показалось, что он вот-вот рухнетвниз. Она не заметила, чтобы к нему вела какая-то дорога, и они продвигались потропам, проложенным горными козами, с обеих сторон огороженным крутой насыпью;тем не менее они приближались к мрачному жилищу, которое скорее напоминаловоровское убежище, нежели обитель честных людей.

— Вот где я живу, — сказал Ролан, заметив, как поразилЖюстину замок. Затем, будто отвечая на ее удивленный взгляд, поспешно добавил:— этот дом для меня очень удобен.

Такой ответ, как легко себе представить, удвоил опасениянашей героини. Ничто не ускользает от взгляда несчастного: любое слово, любаямысль, в той или иной степени выраженная теми, от кого он зависит, либоподавляет, либо оживляет его надежду. Но другого выхода у нее не было, иЖюстина промолчала. Наконец, после крутого поворота прямо перед ними возникластарая хижина. Ролан сошел с мула, и Жюстина тоже спешилась по его знаку; потомон' передал животных лакею, расплатился с ним и отправил его назад. Этообстоятельство опять не понравилось девушке, и Ролан заметил это.

— Что с вами, Жюстина? — участливо осведомился он,шагая к своему жилищу. — Вы ведь во Франции: замок стоит на границеДофине, а дальше; за горами, Гренобль.

— Я верю вам, сударь, но как могло прийти вам в головуобосноваться на таком диком месте?

— Да потому что люди, которые здесь живут, не оченьдобропорядочные, — ответил Ролан, и вполне возможно, что вам будет труднопривыкнуть к их занятиям.

— Ax, сударь, зачем вы меня пугаете? И объясните же,наконец, куда меня ведете.

— Я веду тебя к фальшивомонетчикам, и ты видишь передсобой их главаря, — сказал Ролан, хватая Жюстину за руку и увлекая ее наузкий мостик, который опустился со стены при их приближении и тотчас сноваподнялся, когда они прошли. — Посмотри на этот колодец, — продолжалон, как только они оказались во дворе, указав на большой навес, под которым четвероженщин, обнаженных и закованных в цепи, вращали большое колесо, — это твоиновые подруги и твоя работа. Если ты будешь каждый день по десять часов крутитьэто колесо и, кроме того, как и все женщины, будешь удовлетворять мои капризы,тебе будут давать шесть унций черного хлеба и плошку бобов. Что касаетсясвободы, забудь о ней — ты никогда ее не увидишь. А когда умрешь от тягот, тебябросят в яму рядом с колодцем, где уже лежат и ожидают тебя две сотни другихтварей той же породы.

— О Господи! — вскричала Жюстина, падая в ногиРолану. — Позвольте напомнить вам, сударь, что я спасла вам жизнь… вкакой-то момент мне показалось, что из чувства благодарности вы предлагаете мнесчастье, но вы отплатили за мои заботы тем, что швыряете меня в вечную пучинунесчастий! Разве справедливо то, что вы делаете? Не отомстят ли за этоугрызения, которые источат ваше сердце?

— Объясни пожалуйста, что понимаешь ты под чувствомблагодарности, которой, как тебе представляется, ты меня пленила, — сказалРолан. — Подумай хорошенько, жалкое ничтожество: что делала ты, спешапомочь мне? Разве из двух возможностей — следовать своей дорогой или подойти комне — ты не избрала вторую, которую подсказало тебе твое сердце? Следовательно,ты получила удовольствие, так какого же дьявола ты считаешь, что я обязанвознаградить тебя за твои же собственные удовольствия? Как могло взбрести втвою глупую голову, что такой человек, как я, купающийся в роскоши идовольстве, опустится до того, чтобы быть в чем-то обязанным презренномусуществу вроде тебя? Даже если бы ты дала мне жизнь, и в этом случае я ничегобы тебе не был должен, так как любая мать действует лишь в своих интересах. Заработу, скотина, за работу! И запомни, что цивилизация, отвергнув законыприроды, не смогла лишить ее прав. Природа изначально создавала людей сильных илюдей слабых с условием, что вторые всегда будут подчиняться первым: ихположение в обществе определяли ловкость и ум, в начале это выражалось вфизической силе, затем ее место заняло золото, самый богатый человек стал самыммогущественным, самый бедный сделался самым слабым. Преимущество сильноговсегда было одним из законов природы, ей было все равно, кто держит слабого воковах: богатый или сильный. А вот эти порывы благодарности, которыми ты хочешьприковать меня к себе, ей совершенно неведомы, Жюстина; в ее законах незаписано, чтобы удовольствие оказать кому-нибудь услугу было причиной того, чтопринимающий эту услугу должен отказаться от своих исконных прав; разве тынаблюдаешь у животных, которые служат нам, примеры таких нелепых чувств? Когдая превосхожу тебя богатством или силой, будет ли естественно, если я уступлютебе свои права либо потому, что ты испытала удовольствие, сделав меня своимдолжником, либо потому, что будучи несчастной, ты решила получить выгоду такимпутем? Даже если речь идет об услуге между равными людьми, гордая возвышеннаядуша не склонит голову из чувства признательности. Разве принимающий услугу неиспытывает унижения? Разве это унижение не служит наградой благодетелю, которыйтолько по одной этой причине возвышается над другим? Наконец, разве возвышениенад себе подобными не является усладой для гордости? Что еще нужно благодетелю?И если обязательство, унижая того, кто принимает услугу, становится для негобременем, почему он должен оставаться ему верным? Почему я должен унижатьсявсякий раз, когда на меня упадет взгляд того, кто когда-то мне помог? Выходит,неблагодарность вовсе не порок, а добродетель гордой души, и это так же верно,как и то, что благодарность есть добродетельное свойство слабых душ. Так пустьчеловек окажет мне сколько угодно услуг, если ему так нравится, но только пустьничего от меня не требует за полученное удовольствие.