Эдди, которому общаться совсем не хотелось — да и не зналон, с чего начать, — услышал свой собственный голос, произносящий:

— Ты что — призрак?

— Пока еще нет, — прохрипел человек с револьверами. —Бес-трава. Кокаин. Как ты там его называешь. Снимай рубаху.

— Твои руки… — Эдди только теперь увидел. Руки человека,чем-то напоминавшего сумасброда-ковбоя из дешевого вестерна, были покрытызловещими ярко-красными полосами. Эдди знал, что это значит. Заражение крови.Это значит, что дьявол не просто дышит тебе в задницу, а уже пробирается поканалам, что ведут к твоему насосу.

— Забудь мои руки! — прошипел бледный призрак. —Снимайрубаху и отдирай эту штуку!

Он слышал плеск волн и одинокое завывание ветра, который незнал никаких преград. Он видел этого тронутого умирающего человека вбезысходном отчаянии. И все-таки у себя за спиною он слышал гул голосовпассажиров, выходящих из самолета, и настойчивый стук в дверь.

— Мистер Дин!

Этот голос, подумал он, —сейчас из другого мира.

Он не то чтобы еще сомневался, просто пытался вбить все этистранности в свою бедную голову точно так же, как, скажем, вбиваешь гвоздь втолстый брус красного дерева.

— Вам давно уже надо было бы…

— Можешь оставить все это здесь, а потом заберешь, —прохрипел стрелок. — Боги вышние, до тебя не дошло еще, что здесь мнеприходится говорить? А это больно!К тому же, у нас нет времени, идиот!

Кого другого Эдди бы просто убил за такие слова… но онхорошо понимал, что ему будет весьма затруднительно убить этого человека, хотя,судя по виду его, быстрая смерть пошла б ему только на пользу.

И все же он чувствовал, что голубые эти глаза не лгут; всесомнения сгорали в их безумном огне.

Эдди принялся расстегивать рубаху. Сперва он хотел просто ееразорвать, как в том фильме, когда Кларк Кент рвет на себе рубаху, пока ЛуиЛейн лежит привязанный к рельсам или к чему там, но что хорошо в кино, вреальной жизни может только навредить: рано или поздно придется еще объяснять,куда делись недостающие пуговицы. Поэтому он аккуратненько их расстегнул. А вдверь все стучали.

Он выдернул рубашку из джинсов, снял ее и швырнул на песок,обнажив полосы клейкой ленты на груди. В таком виде он был похож на человека напоследней стадии выздоровления после тяжелого перелома ребер.

Он оглянулся и увидел открытую дверь… низ ее прочертил всером песке полукруг, когда кто-то — скорее всего, умирающий человек — открывалее. В дверном проеме виднелась туалетная комната при салоне первого класса,раковина, зеркало… и в зеркале — отражение его лица: черная челка растрепана,падает на лоб, на глаза. Карие. На заднем плане он разглядел стрелка, морскойберег, парящую птицу, взмывавшую над Бог его знает чем.

Он провел ладонью по ленте, не зная, с чего начать, какотыскать свободный конец, и его вдруг охватило головокружительное чувствополной безнадежности. Так, наверное, чувствует себя олень, или кролик, которыйдошел уже до середины проселочной дороги и повернул голову лишь для того, чтобыего ослепил свет фар.

Уильям Вилсон, имя которого обессмертил Эдгар По, заматывалЭдди двадцать минут. Дверь в туалет в самолете откроют минут через пять,максимум — семь.

— Я не успею снять это дерьмо, — сказал он шатающемусячеловеку. — Я не знаю, кто ты и где я, но здесь слишком много ленты, а временислишком мало.

14

Дир, второй пилот, посоветовал капитану Мак-Дональдупрекратить барабанить в дверь, когда тот, разозленный тем, что 3А ему неотвечает, принялся молотить в нее со всей силы.

— Куда он денется? — резонно заметил Дир. — Что он тамделает? Хочет спустить себя в унитаз? Не пролезет.

— Но если он… — начал было Мак-Дональд.

Дир, который и сам иной раз баловался кокаином, сказал:

— Если он нагружен, то нагружен плотно. Он не сможетизбавится от всего.

— Отключите воду, — спохватился внезапно Мак-Дональд.

— Уже отключили, — успокоил его штурман (который тоже прислучае не отказывался нюхнуть). — Но по-моему, это уже неважно. Растворитьпорошок в сливных баках можно, но нельзя сделать так, чтобы он испарился. — Онивсе столпились у двери в туалет, с табличкой «ЗАНЯТО», язвительно горящейнаверху, и говорили друг с другом, понизив голос. — Ребята из АБН осушаттолчок, возьмут пробы, и парень влип.

— Он всегда может сказать, что кто-то там был до него, а онвообще ничего не знает, — Мак-Дональд был на пределе, даже голос его срывался.Ему не хотелось болтать; ему хотелось действовать, прямо сейчас, несмотря дажена то, что еще не все пассажиры вышли из самолета, причем кое-то поглядывал накоманду и стюардесс, столпившихся у двери туалета, с любопытством и явно непраздным. Но, с другой стороны, всякое неосторожное действие можетдействительно вызвать панику среди пассажиров, которые, пусть и не отдавая себеотчета, всегда в глубине души опасаются террористов. Мак-Дональд понимал, чтоего штурман и бортовой инженер правы на сто процентов. Был уверен, что этадрянь упакована в пластиковые мешки, на которых останутся отпечатки пальцев, ивсе же в сознании у него выли сирены тревоги. Что-то было не так. Что-то внутриу него продолжало вопить: «Это трюк! Хитрый трюк!», — как будто парень из 3Абыл каким-нибудь шулером-игроком с тузами, заготовленными в рукаве.

— Он не пытается спустить воду, — заметила Сьюзи Дуглас. —Он не пытается даже открыть кран. Мы бы услышали, если бы он это делал. Ячто-то слышу, но…

— Лучше уйди отсюда, — резко бросил Мак-Дональд и покосилсяна Джейн Дорнинг. — И ты тоже. Мы сами с ним разберемся.

Джейн повернулась, чтобы уйти. Щеки ее пылали.

Сьюзи спокойно сказала:

— Это Джейн засекла его, а я заметила эти пакеты у него подрубашкой. Я думаю, что нам лучше остаться, капитан Мак-Дональд. Потом, еслижелаете, можете подавать рапорт о нарушении субординации. Я только хочу вамнапомнить, что мы сейчас препираемся из-за того, что действительно можетвызвать большую бучу у них в АБН.

Их взгляды скрестились, как камень со сталью, высекая искры.

— Я уже раз восемнадцать летала с вами, Мак, — сказалаСьюзи. — Я стараюсь быть вашим другом.

Еще мгновение Мак-Дональд смотрел на нее, а потом кивнул:

— Хорошо, оставайтесь. Я только хочу, чтобы вы обе отошли наодин шаг к кабине.

Он приподнялся на цыпочки, оглядел салон: конец очереди навыход только выполз из туристического в бизнес-класс. Еще две минуты, максимум— три.