Ответа не было.

— О'кей, — заключил Мак-Дональд. — Приступим.

17

Эдди смутно расслышал старческий голос: «Что ж, простите,что я живу! Я, наверное, выпала из катафалка!»

Он разрезал уже половину ленты. Когда старуха начала вопить,рука его дернулась, и по животу потекла струйка крови.

— Дерьмо, — сказал Эдди.

— Руганью здесь не поможешь, — прохрипел стрелок. — Давайзаканчивай. Или при виде крови тебя мутит?

— Только когда кровь моя.

Лента начиналась прямо над животом. Чем выше он резал, темхуже видел, куда он режет. Он прошел еще дюйма три, и едва не порезался снова,когда услышал, как Мак-Дональд сказал таможенникам: «Вы, ребята, тут вот истойте».

— Я не могу больше резать. Я ни черта не вижу. Мнеподбородок мешает, мать его, — сказал Эдди. — Я себя точно проткну, если ты мнене поможешь.

Стрелок взял нож в левую руку. Рука дрожала. Наблюдая затрясущимся лезвием, наточенным до самоубийственной остроты, Эдди занервничал.

— Может, я все-таки лучше сам…

— Погоди.

Стрелок уставился на свою левую руку. Эдди не то чтобысовсем уж не верил в телепатию, но и не то чтобы верил в нее. И все же сейчасон почувствовал что-то столь же реальное и ощутимое, как, скажем, жар из печи.А уже через пару секунд он понял, что это: таинственный незнакомец собирал своюволю в кулак.

Как же он, черт возьми, умирает, если даже я чувствую егосилу?

Дрожь в руке потихонечку прекращалась. Вскоре онапревратилась в слабенькое подрагивание. А еще через десять секунд она былатвердой, как камень.

— Ну вот. — Стрелок шагнул вперед, поднимая нож, и Эддипочувствовал вдруг, что, кроме силы, от него действительно исходит жар —прогорклый жар лихорадки.

— Ты левша? — спросил Эдди.

— Нет, — ответил стрелок.

— Боже мой. — Эдди решил, что ему будет спокойней закрытьглаза. Так он и сделал и только услышал, как шелестит разрезаемая лента.

— Готово, — сказал стрелок, отступая. — Теперь давайстягивай, сколько сможешь. Я помогу тебе сзади.

Вежливый стук в дверь сменился ударами кулака.Пассажиры всевышли,— подумал Эдди.— Никакого тебе больше мистера Славный Парень. Вотгадство.

— Выходите, приятель! В последний раз вас прошу по-хорошему!

— Дергай!— прорычал стрелок.

Обеими руками Эдди схватился за края разрезанной ленты идернул ее изо всей силы. Больно, еще как больно!Хватит скулить,— сказал онсебе.— Могло быть и хуже. Была б у тебя волосатая грудь, как у Генри.

Он посмотрел на себя и увидел красную полоску раздраженнойкожи шириной дюймов в семь поперек груди. Он порезался как раз над солнечнымсплетением: кровь сочилась из ранки и алою струйкой стекала к пупку. Пакеты стоваром болтались теперь под мышками, как закрепленные сикось-накось седельныесумки.

— О'кей, — раздался за дверью уборной приглушенный голос. —При…

Эдди пропустил окончание фразы из-за внезапного взрыва болиу него на спине: это стрелок бесцеремонно сорвал остатки ленты.

Эдди закусил губу, чтобы не вскрикнуть.

— Одевай рубаху, — сказал стрелок. Лицо его, — Эдди думал,что бледней у человека живого уже не бывает, — теперь стало серым, как старыйпепел. В левой руке он держал сорванную ленту (она слиплась в спутанный клубок,и пакетики с белой дрянью смотрелись на ней точно два белых кокона). Потомстрелок бросил ее на песок. Эдди заметил свежую кровь, проступившую сквозьнеуклюжую повязку на правой руке стрелка. — Быстрее.

Послышался громкий удар. Теперь в дверь не просто стучали свежливой просьбою освободить помещение. Эдди заглянул в туалет и увидел, чтодверь дрожит. Свет внутри замигал. Они пытаются выломать дверь.

Он подхватил рубашку. Пальцы его стали внезапно какими-тослишком большими и неуклюжими. Левый рукав вывернут наизнанку. Эдди сталвыдергивать его обратно, рука на мгновение застряла, потом он дернул изо всейсилы, но рукав снова застрял.

Ба-бах! Дверь в туалет задрожала опять.

— Боги вышние, ну почему ты такой неуклюжий!? — простоналстрелок, просунув левую руку в рукав рубашки. Эдди схватил манжету, а стрелоквытащил рукав. Стрелок подал ему рубаху, как дворецкий подает пальто своемухозяину. Эдди влез в рукава и взялся за нижнюю пуговицу.

— Погоди, — рявкнул стрелок и оторвал еще полосу от своейраздраконенной рубашки. — Вытри живот!

Эдди, как мог, вытерся. В том месте, где он порезался, так исочилась кровь. Да, нож был острый. Еще какой острый!

Он швырнул окровавленную тряпку на песок и застегнулрубашку.

Ба-бах! На этот раз дверь не просто задрожала; онапошатнулась на раме. Глядя с берега, Эдди увидел, как бутылочка с жидким мыломсвалилась с полки под зеркалом и упала прямо на его сумку.

Он уже собирался заправить рубаху (которую, как ни странно,он застегнул на все пуговицы и правильно) в джинсы, но тут его осенило: вместотого, чтобы заправить рубашку, он расстегнул ремень.

— На это нет времени! — Стрелок понял, что пытаетсязакричать, но вместо крика выходит хрип. — Дверь больше не выдержит!

— Я знаю, что делаю, — уверил его Эдди, очень надеясь, чтоэто так, и шагнул обратно через порог между двумя мирами, расстегивая на ходумолнию и приспуская джинсы.

Через мгновение — отчаянное, безнадежное — стрелок шагнул заним следом. Только что он пребывал в своем теле, исполненном жаркой физическойболи, и вот он уже — лишь холодное ка в сознании Эдди.

18

— Еще разок, — угрюмо буркнул Мак-Дональд, и Дир кивнул.Теперь, когда все пассажиры вышли из самолета и спустились с трапа, офицерытаможни вытащили оружие.

— Давай!

Двое мужчин со всей силы впечатались плечами в дверь. Онараспахнулась, на мгновение замерла на петлях и рухнула на пол.

На унитазе восседал мистер 3А со спущенными штанами. Полырубашки едва прикрывали мужское достоинство. Да, похоже, что мы поймали его споличным. За совершением, как говорится, действия, — устало подумал капитанМак-Дональд. Только проблема в том, что действие это, насколько я знаю, неявляется противозаконным. Только теперь он почувствовал боль в плече, которымон бился в дверь — сколько раз? три? четыре?