Мальчик отвел взгляд от острия меча, что Ганелон не выпускализ рук, на секунду глянул прямо мне в глаза и медленно кивнул.

— Интересно, — сказал я Ганелону. — Очень.Похоже, их проблемы тесно связаны с нашими. Хотелось бы знать, чем окончиласьбитва.

Ганелон кивнул, перехватив рукоять меча.

— Ну, если покончить с ним сейчас… — начал он.

— Погоди. Парень, кажется, пытался стянуть что-то изеды?

— Да.

— Развяжи ему руки. Пусть поест.

— Но он же пытался украсть у нас…

— Разве ты не говорил когда-то, что убил человека запару сапог?

— Конечно, но там все было совсем по-другому.

— Как это?

— Я ушел в сапогах.

Я расхохотался. Этот смех взял верх — я не мог остановиться.Ганелон сперва вроде бы рассердился, потом удивился и тоже захохотал.

Юнец смотрел на нас, как на пару умалишенных.

— Хорошо, — сумел наконец выговоритьГанелон. — Хорошо. — Нагнувшись, он одним движением перерезалстягивавшую запястья юнца веревку. — Пойдем, парень, я организую тебечего-нибудь.

И склонился над мешком с припасами, копаясь в свертках.

Мальчик схватил предложенный ему кусок и быстро и шумнозачавкал, не отрывая, впрочем, глаз от Ганелона. Если он говорил правду, у менявозникали некоторые сложности, и главная заключалась в том, что в опустошеннойвойной стране трудно отыскать то, что мне требовалось. И это, помимо природыздешней беды, тоже усиливало мои опасения.

Я помог Ганелону развести костерок.

— Насколько могут измениться наши планы? — спросилон.

Выбора у нас не было. Во всех Тенях неподалеку отнамеченного мной места происходит примерно одно и то же. Я мог направитьсятуда, где нет войны, но тогда попал бы не в Авалон, а куда-то в совершеннодругой мир. И там не окажется того, что мне нужно. Коль скоро хаос постояннопрепятствует мне на пути сквозь Тени в то место, куда я желаю попасть, значит,причиной тому — само желание мое, и так или иначе, подобные препятствия нужноустранить, чем раньше, тем лучше. Уклоняться нельзя. Таковы правила игры, инекому жаловаться — ведь правила эти устанавливал я сам.

— Идем дальше, — сказал я. — Это и естьместо, куда я желаю попасть.

Мальчишка коротко вскрикнул, а потом, быть может, изблагодарности — ведь я вроде бы помешал Ганелону сделать еще пару дырок в егошкуре — предупредил:

— Не ходите в Авалон, сэр! Вам нечего желать там! Васубьют!

Я улыбнулся и поблагодарил парня. Ганелон состроил страшнуюгримасу и сказал:

— Ну что же, прихватим его, пусть предстанет передвоенно-полевым судом.

Тут юнец вскочил и проворно бросился в кусты.

Ганелон с хохотом выхватил кинжал и занес руку, чтобыметнуть ему вслед. Я ударил по ней, и кинжал отлетел в сторону. Мальчишка исчезв лесу, а Ганелон продолжал смеяться.

Потом он встал, подобрал кинжал и сказал мне:

— Лучше бы ты все-таки позволил мне прирезать его.

— Я решил иначе.

Он пожал плечами:

— Быть может, мнение твое переменится, когда пареньвернется ночью, чтобы перерезать нам глотки.

— Могу представить и такое. Но его на это не хватит,сам знаешь.

Ганелон вновь пожал плечами, отрезал изрядный кусок мяса истал подогревать его над костром.

— Что же, по крайней мере, война великолепно научилаего показывать пятки, — объявил он, — и, быть может, мы действительнопроснемся завтра.

Он отгрыз кусок и принялся жевать. Занятие показалось мненедурным, и я последовал его примеру.

Глубокой ночью я очнулся от беспокойного сна и долговглядывался в звезды через просветы в листве. Та часть моего разума, что ведаетпредзнаменованиями, не могла позабыть этого юнца и не давала мне спать. Вновьзаснул я не скоро.

Утром мы забросали кострище землей и отправились в путь.Ближе к полудню подъехали к предгорьям и углубились в них. На нашей тропе времяот времени попадались свежие следы, но мы никого не встречали.

На следующий день мы проехали мимо нескольких ферм идомишек, даже не остановившись. Я отказался от дикого, дьявольского маршрута,по которому вез когда-то опального Ганелона. Путь тот был, конечно, короче,только ему он показался бы весьма неприятным. Мне нужно было время, чтобыпоразмыслить, поэтому лишних приключений по дороге не требовалось. Теперь, однако,долгая дорога близилась к концу. Днем мы въехали под небо Амбера, и я молчанаслаждался его великолепием.

Мы ехали через лес, очень похожий на Арденский. Тишь — низвуков рога, ни намека на присутствие Джулиана, или Моргенштерна, или грозныхсобак, как в тот последний раз, когда я проезжал Арден. Только в кронах высокихдеревьев чирикали пташки, жаловалась на что-то белка, тявкала поблизостилисица, журчал небольшой водопад, а в тени белели, краснели и голубели цветы.

Дневной ветерок навевал сон и прохладу и убаюкивал меня,пока за поворотом не открылся ряд свежих еще могил. Поляна вокруг былавытоптана. Мы огляделись по сторонам, но сверх увиденного не узнали ничего.

Поодаль оказалось другое такое же место, а за ним несколькосожженных рощиц. Дорога была уже совершенно разбита, кусты по сторонамвытоптаны и изломаны пехотой и конницей. Запах гари висел в воздухе. Мыпоспешно миновали вонявший вовсю полуобъеденный труп лошади.

Небо Амбера больше не радовало меня, хотя дорога впередибыла уже знакома.

День склонялся к вечеру, и лес вокруг поредел, когда Ганелонзаметил дымы на юго-востоке. Мы свернули на первую же тропку, что вела всторону, но мимо Авалона. Сколько оставалось ехать еще, понять было трудно, ноя видел, что до темноты мы не доберемся.

— Значит, их армия еще в поле? — удивился Ганелон.

— Их или победительниц?

Он покачал головой и вытащил из ножен клинок.

Когда стало смеркаться, я съехал с тропы на шум бегущейрядом воды. Ручей был прозрачен и чист и нес с гор прохладную свежесть. Яокунулся, пригладил вновь отпущенную бородку, отряхнул дорожную пыль с одежды.Наше путешествие приближалось к концу, и я хотел явиться в Авалон во всемвозможном великолепии. Уловивший мое намерение Ганелон плеснул воды на лицо игромко прочистил нос.