— Фамилию я его не знаю. Он спросил, как меня зовут. Яответила — Стефани, поэтому он сказал, что его зовут Джим, это все, что я знаю.Вы же понимаете, что такое «голосовать» на дорогах. Человек останавливается иберет вас в машину. Вы никогда его раньше не видели и никогда больше неувидите. Глупо сидеть в машине и говорить «мисс» и «мистер». С другой стороны,не будешь же ты всякий раз говорить «послушайте»… Так что когда человексоглашается подвезти меня и спрашивает, как меня зовут, я называю ему свое имя,он — свое, и приятно думать, что меня это ни к чему не обязывает, что я остаюсьдля него анонимной.

— Не становятся ли они дерзкими?

— Случается. Некоторые из них.

— Но не большинство?

— Нет. Вообще-то они ведут себя довольно прилично. Вы жезнаете, как мужчина обычно вступает в контакт с женщинами. Заводит обычный,ничего не значащий разговор, но уже сразу можно сказать, делает он это извежливости или же зондирует почву.

— А как насчет того человека, который подобрал вас вБейкерсфилде?

— Ну, шли сразу четыре машины одна за другой, на большойскорости, а эта машина следовала за ними.

— Это было близ кольцевой транспортной развязки?

— Да.

— Значит, вы не можете утверждать, что машина шла изБейкерсфилда?

— Не могу. Впрочем, я не знаю точно, где проходит этатранспортная развязка.

— Весьма возможно, что Хоман лжет. И если это так, тоуличить его во лжи можно, только разобравшись со временем угона его машины… Атеперь опишите поподробнее человека, который вел машину.

— Ему года тридцать два, тридцать три. Он был… в нем многонапористости, чтобы не сказать — нахальства. Многим девушкам, уж не знаюпочему, такие мужчины нравятся. Я никогда этого не понимала. Сначала он проехалмимо. Думаю, присматривался ко мне. Потом остановился и заставил пройти до егомашины. Не подал назад. Когда я влезала, он оценивающе посмотрел мне на ноги. Унего был самоуверенный вид, как будто он не сомневается, что любая девушкапотеряет из-за него голову. Не могу сказать, откуда такое зазнайство. Людитакого сорта идут по жизни не… Ох, вы прекрасно знаете мужчин подобного типа.

— Знаю, — кивнул Мейсон, — но мне нужно как можно большедеталей. Вы не уловили из его разговоров, как он зарабатывает на жизнь, чемзанимается?

— Нет. Об этом он не говорил. Я поняла только, что онстрашно торопился в Лос-Анджелес — он сказал, что его ждет там кое-какаяработа. У него темные глаза, но не черные, а скорее темно-карие. Я его какследует не рассмотрела. Маленькие черные усики, на голове коричневая фетроваяшляпа с зеленым перышком за лентой. Под черным пальто смокинг… Когда он схватилменя в первый раз, то измазался моей губной помадой. В следующий раз, когда язабрала ключи, на нем остался след губной помады поперек рубашки и красныймазок от моего мизинца. А так как он прижал меня к своей накрахмаленнойманишке, то и на ней, по-видимому, осталось пятно.

— Что случилось с вашей помадой?

— Она у меня в сумочке. Вы знаете, как девушки подмазываютгубы? Они дотрагиваются помадой до губ, потом размазывают ее равномернокончиком пальца. Мужчинам не нравится, когда их пачкают губной помадой. Когдаэтот тип начал приставать ко мне, я немного испугалась и очень густо намазалагубы. И мизинец у меня был весь в помаде.

— Но во время аварии вы ухитрились снова спрятать помаду всумочку?

— Да, перед самой аварией.

— А затем вытащили ключ зажигания?

— Совершенно верно.

— И что вы с ним сделали?

— Я… постойте, помнится, я бросила всю связку в сумочку.

— А где ваша сумочка?

— Какое-то время была в полиции, а вчера мне ее вернули.

— Вы в нее заглядывали?

— Взяла то, что мне было нужно, пудреницу и…

— Где она?

— В шкафу, вон в том ящике.

Мейсон выдвинул ящик, извлек черную, видавшую виды сумочку ипротянул ее Стефани. Девушка раскрыла ее, пошарила внутри, потом с раздражениемвысыпала все содержимое на постель.

— Вот, пожалуйста! — воскликнула она, протягивая ему колечкос ключами.

Мейсон осмотрел все три ключа на кольце.

— Один от машины, — сказал он. — А вот эти два похожи наключи от дома.

— Пожалуй.

— Здесь нет ни одного вашего ключа?

— Нет.

— Вы что-нибудь говорили полиции про эти ключи?

— О том, что они находятся у меня, нет. Я рассказала одномуиз детективов, что, когда тот человек начал приставать ко мне, я выключилазажигание и выдернула ключи.

— Он спросил вас, где они? Стефани рассмеялась:

— Нет, он не поверил ни одному моему слову. Он слушал менятолько потому, что обязан был выслушать, и все.

— Вы хорошая актриса? — поинтересовался Мейсон.

— Не знаю. А что?

— Если я заберу сейчас эти ключи и передам их полиции, этобудет выглядеть подозрительно.

— Почему?

— Они удивятся, почему вы раньше ничего о них не говорили.

— Великий Боже, мистер Мейсон, я же побывала в аварии.

— Знаю… Послушайте, а что, если мы подождем, пока выподнимитесь на свидетельское место, и я попрошу вас рассказать о событиях тоговечера. Притворюсь, что думаю, будто в момент аварии эти ключи были у вас вруке и где-то затерялись, но «для порядка» спрошу вас, так ли обстояло дело. Вына мгновение задумаетесь — сможете изобразить на своем лице такое жеозадаченное выражение, как сейчас? — и скажете, что вроде бы бросили их себе всумочку. После этого я спрошу про сумочку, и вы извлечете их в присутствиичленов жюри. Сможете вы это проделать?

— Не знаю. Попытаюсь. Девушке не удастся долго удержаться на«смазливом месте», если она не научится как следует притворяться.

— Что значит «смазливое место»?

— О, чтобы работать в табачном киоске или в гардеробеночного клуба и тому подобных местах, надо иметь смазливую внешность, отсюдатакое название… Вы не просто работник, но еще и украшение заведения. Там к вамвечно пристают, и надо уметь защищаться…

— Хорошо, — сказал Мейсон, опуская ключи обратно в сумочку,— когда у нас будет побольше времени, мы разок порепетируем. Я не хочу, чтобывы повторяли это несколько раз — все будет выглядеть слишком театрально. Мненужно, чтобы ваши действия были спонтанными, естественными. А теперь продолжим.Попытайтесь вспомнить об этом человеке что-нибудь еще, что-нибудь такое, чтопослужило бы ключом к разгадке его личности.