– Что вы хотите сказать, месье Пуаро?

– Мне пришло в голову… и до сих пор кажется, что она не самадодумалась до такой хитрости.

– Но зачем кому-то понадобилось вмешиваться в ее дела?

– Откуда мне знать? Может, из альтруизма. Или по какой-тодругой причине. Это покрыто мраком неизвестности.

– А кто, как вы думаете, мог подать ей мысль о кражах?

– Не знаю… хотя… впрочем, вряд ли…

– Но я никак не пойму, – принялся размышлять вслух Шарп, –если ее хитроумные планы удались, то какого черта ей было кончать с собой?

– Ответ прост: у нее не было на то ни малейших оснований.

Мужчины переглянулись, и Пуаро тихо спросил:

– А вы уверены, что произошло самоубийство?

– Ну, это ясно как божий день. Никаких основанийпредполагать что-либо иное нет…

Дверь открылась, и вошла миссис Хаббард. Щеки ее пылали, виду нее был торжествующий. Она шла, выставив вперед подбородок, готовая ринуться вбой.

– Поняла! – победоносно воскликнула она. – Доброе утро,месье Пуаро. Инспектор, я поняла! Меня вдруг озарило. Знаете, почему запискамне казалась странной? Селия не могла ее написать, никак не могла!

– Но почему, миссис Хаббард?

– Потому что она написана обычными синими чернилами. А Селиязаправила ручку зелеными, вон теми. – Миссис Хаббард кивком указала на полку. –Это было вчера утром, во время завтрака.

Преобразившийся на глазах инспектор Шарп быстро вскочил ивышел из гостиной. Через мгновение он появился вновь.

– Вы правы, – сказал он. – Я проверил, и действительно –единственная ручка, которую нашли в комнате девушки, та, что лежала возлекровати, заправлена зелеными чернилами. А они…

Миссис Хаббард продемонстрировала ему почти пустой пузырек.А потом четко и ясно рассказала о том, что произошло тогда в столовой.

– Я уверена, – закончила она, – что клочок бумаги, которыйсчитали запиской, был вырван из письма. Того, что Селия написала мне вчера, а яего так и не прочла.

– А что она с ним сделала? Вы не помните?

Миссис Хаббард покачала головой:

– Я оставила ее одну и ушла, у меня было много дел. Должнобыть, она положила письмо в столовой и забыла о нем.

– А кто-то нашел и прочитал… кто-то… – Инспектор осекся. –Вы понимаете, что это значит? – спросил он. – У меня никак не шел из головыэтот обрывок. Ведь в комнате было полно бумаги, и гораздо естественнее было бынаписать предсмертную записку на целом листе. Значит, кто-то счел возможнымиспользовать клочок письма, чтобы внушить всем мысль о самоубийстве девушки. –Он помолчал и медленно продолжил: – А это значит, что произошло…

– Убийство, – сказал Эркюль Пуаро.

Хотя Пуаро и не одобрял английский обычай пить чай в пятьчасов дня, считая, что это нарушает правильный режим питания, но для гостей онвсе-таки чай устраивал.

Запасливый Джордж извлек по торжественному случаю большиечашки, коробку лучшего индийского чая, а также водрузил на стол тарелку сгорячими маслеными пышками, хлеб, джем и большой кусок воздушного ароматногокекса.

Все это было подано для услады инспектора Шарпа, который сдовольным видом откинулся на спинку стула, попивая третью чашку чаю.

– Вы не сердитесь на меня за то, что я свалился вам как снегна голову, месье Пуаро? Студенты начнут возвращаться в общежитие через час, и ярешил пока что заскочить к вам. Мне нужно будет всех допросить, а, честноговоря, меня это мало привлекает. Вы с ними общались тогда, вечером, вот я иподумал: может, вы кое-что мне расскажете, хотя бы про иностранцев?

– Вы считаете, что я хорошо разбираюсь в иностранцах? Но,мой дорогой, среди них не было ни одного бельгийца!

– Бельгийца? Ах да, конечно! Вы хотите сказать, что раз вы –бельгиец, то все прочие для вас такие же иностранцы, как и для меня. Но, думаю,вы не совсем правы. Наверное, вы все-таки лучше меня разбираетесь в европейцах,хотя индусы и африканцы для вас, возможно, тоже загадка.

– Вы бы лучше обратились к миссис Хаббард. Она несколькомесяцев тесно общалась с ребятами, а она-то прекрасно разбирается в людях.

– Да, она очень умна и проницательна. На нее можноположиться. Еще мне предстоит побеседовать с хозяйкой пансионата. Утром ее небыло. Ей принадлежит несколько таких пансионатов и студенческих клубов. Похоже,она не пользуется особой любовью студентов.

Пуаро немного помолчал, а потом спросил:

– Вы ходили в больницу Святой Екатерины?

– Ходил. Главный фармацевт вел себя весьма любезно. Он былпотрясен и расстроен, узнав про Селию.

– Что он о ней говорил?

– Она проработала там без малого год, и ее очень любили. Онсказал, что девушка была медлительной, но к работе относилась добросовестно. –Помолчав, инспектор добавил: – Как мы и подозревали, морфий попал в пансионатиз больницы.

– Правда? Это интересно… и довольно странно.

– Это был тартрат морфия. Хранили его в фармакологическомотделении, в шкафчике с ядами, на верхней полке – среди редко употребляющихсялекарств. Сейчас больше в ходу инъекции, и поэтому гидрохлорид морфия болеепопулярен, чем тартрат. Похоже, на лекарства существует такая же мода, как и навсе остальное. Доктора в этом смысле как стадо баранов. Стоит одному объявитькакое-нибудь лекарство панацеей, как остальные ни о чем другом и слышать нехотят. Конечно, заведующий мне этого не говорил, я сам так считаю. Там же, наверхней полке, хранятся лекарства, которые пользовались когда-то большимспросом, а теперь уже давно не прописывают.

– Значит, исчезновение маленького пыльного флакончиказаметили бы не сразу?

– Совершенно верно. Переучет проводится нечасто, в последнеевремя тартрат морфия лежит без дела. Пузырька не хватились бы до очереднойревизии, если бы, конечно, он не понадобился раньше. У всех трех фармацевтовесть ключи от шкафа с ядами и от шкафа, где хранятся особо опасные лекарства.Когда им нужно лекарство, они отпирают шкаф, а в напряженные дни (то естьпрактически ежедневно) лекарства требуются постоянно, и поэтому шкафы незапираются до самого конца рабочего дня.

– Кто, кроме Селии, имел к ним доступ?

– Еще две женщины-фармацевта, однако они не имеют никакогоотношения к Хикори-роуд. Одна из них работает в больнице уже четыре года;вторая пришла несколько недель назад, раньше работала в Девоне, тоже вбольнице, послужной список у нее хороший. Кроме того, есть три старшихпровизора, проработавших в больнице Святой Екатерины много лет. Все они имеют,так сказать, законный доступ к лекарствам. Есть еще старуха поломойка. Онаубирает в аптеке с девяти до десяти часов утра и могла бы стащить флакончик изшкафа, улучив момент, когда девушки отпускали лекарства покупателям илиготовили препараты для стационарных больных. Но она в больнице уже давно, ивряд ли это ее рук дело. Санитар тоже заходит за лекарствами, и, конечно же, онмог потихоньку взять флакончик, но это тоже маловероятно.