– Ради бога, простите меня, месье Пуаро, мне, правда, оченьнеловко. Я как раз собиралась выходить, но тут позвонила сестра.

– Надеюсь, с ней все в порядке?

– Как вам сказать…

Пуаро выжидающе посмотрел на мисс Лемон.

– Она безумно расстроена, просто безумно. Одна из студентокпокончила с собой.

Пуаро молча уставился на нее. Потом что-то пробормотал себепод нос.

– Простите, месье Пуаро?

– Как зовут девушку?

– Селия Остин.

– От чего она умерла?

– Говорят, отравилась морфием.

– Может, это несчастный случай?

– Нет-нет, кажется, она оставила записку.

Пуаро тихо сказал:

– Этого я не ожидал. Не этого… Но все равно что-то должнобыло случиться. – Он поднял глаза на мисс Лемон, застывшую с карандашом в рукахи блокнотом наготове. Пуаро вздохнул и покачал головой: – Нет, разберите-калучше утреннюю почту. Просмотрите письма и ответьте кому сможете. А яотправлюсь на Хикори-роуд.

Жеронимо впустил Пуаро в дом и, узнав в нем гостя,приходившего два дня назад, заговорщически зашептал, торопливо глотая слова:

– А, это вы, синьор… У нас беда… большая беда. Маленькаясиньорина… ее нашли утром в постели мертвую. Сначала приходил доктор. Он качалголовой. Теперь пришел инспектор полиции. Он наверху с синьора и падрона.Почему бедняжка решила убить себя? Вчера вечером было так весело, былапомолвка.

– Помолвка?

– Да. С мистер Колин, вы знаете, такой большой, темный,всегда курит трубка.

– Понятно.

Жеронимо открыл дверь в гостиную и, впустив туда Пуаро,сказал еще более таинственно:

– Вы будете здесь, хорошо? Когда полиция уходит, я скажусиньора, что вы здесь. Ладно?

Пуаро кивнул, и Жеронимо ушел. Оставшись один, Пуаро,который не отличался особой щепетильностью, как можно тщательнее осмотрелкомнату и начал рыться на полках, где хранились личные вещи студентов. Ноничего интересного не обнаружил.

Наверху миссис Хаббард беседовала с инспектором Шарпом,который задавал ей вопросы тихим, извиняющимся голосом. Инспектор, вальяжныймужчина, на первый взгляд казался воплощением кротости.

– Я понимаю, что вы огорчены и нервничаете, – утешающесказал он. – Но как вам, наверное, уже сообщил доктор Коулз, мы производимдознание и поэтому хотим, так сказать, воссоздать верную картину событий. Впоследнее время девушка была расстроенной и подавленной, да?

– Да.

– Из-за несчастной любви?

– Не совсем, – замялась миссис Хаббард.

– Будет лучше, если вы мне все расскажете, – убеждающепроизнес инспектор Шарп. – Повторяю: мы хотим воссоздать реальный ход событий.У нее были основания, хоть какие-нибудь, чтобы покончить с собой? Может, онабыла беременна?

– Нет-нет, ничего подобного. А замялась я потому, чтодевочка тут натворила глупостей, и я думала, что, может, не стоит теперьворошить старое.

Инспектор Шарп кашлянул.

– Обещаю, что мы будем очень тактичны. Коронер наш – человекопытный. Но мы должны знать, что случилось.

– Да, конечно, вы правы. Дело в том, что месяца три назад…может, чуть больше, в доме стали пропадать вещи… мелочь… ничего особенного.

– То есть безделушки, украшения, нейлоновые чулки? А деньги?

– Нет, деньги, насколько мне известно, не пропадали.

– И виноватой оказалась эта девушка?

– Да.

– Вы поймали ее с поличным?

– Не совсем. За день до ее… смерти к нам приходил на ужинодин мой друг, месье Эркюль Пуаро, не знаю, слышали вы о нем или нет…

Инспектор Шарп оторвался от записной книжки. Глаза егорасширились. Имя Пуаро ему о многом говорило.

– Месье Пуаро? – переспросил он. – Неужели? Интересно, оченьинтересно.

– Он прочитал после ужина краткую лекцию, а потом зашла речьо кражах. И тогда он во всеуслышание посоветовал мне обратиться в полицию.

– Прямо так и сказал?

– А вскоре Селия пришла и во всем созналась. Она была оченьрасстроена.

– На нее хотели подать в суд?

– Нет. Она собиралась возместить убытки, и ребята еепростили.

– Она что, бедствовала?

– Нет. Она работала фармацевтом в больнице Святой Екатерины,неплохо зарабатывала и, по-моему, даже имела кое-какие сбережения. Она жилалучше большинства студентов.

– Значит, воровать ей было незачем, и все же она воровала? –переспросил инспектор, продолжая записывать.

– Очевидно, она была клептоманкой, – ответила миссисХаббард.

– Ну да, так принято говорить. Но на деле выходит, что людиэти все равно воры, хотя воруют просто так, из любви к искусству.

– Вы к ней, по-моему, несправедливы. Понимаете, тут замешанодин молодой человек.

– Ах вот как! И он от нее отвернулся?

– О нет, как раз наоборот! Он горячо ее защищал и, междупрочим, вчера вечером, после ужина, объявил о своей помолвке с Селией.

Брови инспектора Шарпа удивленно поползли вверх.

– И после этого она ушла к себе и приняла морфий? Вам некажется это абсурдным?

– Кажется. Я не могу этого понять.

Миссис Хаббард горестно, в мучительных раздумьях наморщилалоб.

– И тем не менее дело довольно ясное. – Шарп кивнул,указывая на маленький оборванный клочок бумаги, лежавший между ними на столе.

«Дорогая миссис Хаббард, – говорилось в записке, – поверьте:я очень раскаиваюсь, и мне кажется, у меня только один выход».

– Подписи нет, но ведь это ее почерк?

– Да, ее.

Миссис Хаббард произнесла последние слова нерешительно и,нахмурившись, посмотрела на клочок бумаги. Почему ее не покидает чувство, чтотут дело нечисто?

– Единственный отпечаток пальцев, оставшийся на записке,несомненно, принадлежит Селии, – сказал инспектор. – Морфий был в небольшомфлаконе с наклейкой больницы Святой Екатерины, а вы мне говорили, что она тамработала фармацевтом. Она имела доступ к шкафчику с ядами и, очевидно, взяламорфий оттуда. Скорее всего, она принесла морфий вчера, когда у нее созреламысль о самоубийстве.