Это был большой двухэтажный дом на Каронделет-стрит, внешнеобшарпанный и роскошный внутри, весь набитый электроникой и коврами во всюстену, под домом располагался подвал с хорошей звукоизоляцией – именно оттудахозяин отдавал распоряжения о покупках и казнях, и даже цеплял мишень на детей,отказывавшихся ему служить, а потом демонстративно выбрасывал их теннисныетуфли, давая понять остальным, что их владельцам они больше не нужны.

Мне было все равно, что подумают остальные. Я вломился в доми мгновенно расправился с двумя его накачанными дрянью компаньонами, проломивим головы. Хозяин с трудом потянулся к пистолету. Я схватил негодяя и сломалему шею, как тонкий стебель. И сразу глотнул сладостный поток его чудовищногосебялюбия, вдохнул аромат ядовитого растения, выросшего в саду ненависти. Мояжертва мысленно сопротивлялась убийству, веря до последней капли крови, чтоодержит победу, что сознание все равно не покинет его, но совсем скоро в меняполились его детские воспоминания: первые молитвы, образ матери, водившей его всадик, солнечный свет, а потом его сердце остановилось, и я отпрянул,облизываясь, сытый, злой, довольный.

Я взял в руки пистолет, тот самый, из которого он хотел менязастрелить, и, подняв подушку с дивана, прижал ее вместе с пистолетом к егоголове, после чего всадил две пули в него и то же самое проделал с егодрузьями. Это должно было дать возможность коронеру хоть что-то понять. Я вытероружие и оставил его на месте.

В следующую секунду я увидел Гоблина: глаза его были налитыкровью, руки в крови, он набросился на меня, словно хотел вцепиться в горло.

"Гори, дьявол, гори!" Я послал на него огонь, покаон меня окружал, пытаясь слиться со мной, и это пламя опалило меня, опалиловолосы и одежду. "Убил тетушку Куин, дьявол, гори! Гори, пусть даже мнепридется сгореть с тобой". Я повалился на пол, вернее, пол приблизился комне, грязный и пыльный. Я лежал раскинув руки и ноги на вонючем ковре, а Гоблинбыл внутри меня, его сердце стучало рядом с моим, а потом пришло забытье – мыоба дети, совсем крохи, лежим в колыбели, а над нами кто-то поет, звучит голосМаленькой Иды: "Какие чудесные курчавые волосики у этого малыша", каксладостно снова оказаться рядом с Маленькой Идой, снова слушать ее голос. Какоесчастье, какой покой. Вошла тетушка Куин, хлопнув дверной рамой с сеткой.

"Ида, дорогая, помоги мне справиться с этим замочком, ато, честное слово, я растеряю весь жемчуг!"

"Ты, дьявол, убийца-призрак, я не стану на неесмотреть, я не стану ничего чувствовать, не стану вспоминать".

Я был с Гоблином, я любил Гоблина, и все остальное не имелозначения – даже крошечные ранки по всему моему телу и огромная тяжесть насердце.

– Убирайся от меня, дьявол! Клянусь, я покончу с тобой.Я уволоку тебя с собою в пламя. И не думай, что я лгу!

Я поднялся на четвереньки.

Вокруг меня закружил порыв ветра, а потом вылетел в разбитыедвери, зазвенев осколками стекол.

Я был так полон ненависти, что ощущал ее вкус, которыйсовсем не напоминал вкус крови.

Гоблин исчез.

А я по-прежнему оставался в логове наркобарона среди гниющихтрупов. Нужно было убираться оттуда.

Тетушка Квин умерла. Окончательно распрощалась с жизнью илежала теперь на кремовом атласе, украшенная нитями жемчуга. Кто-то вспомнилпро ее маленькие очки на серебряной цепочке. И ее духи "Шантильи".Капелька духов "Шантильи".

Тетушка мертва.

И я ничего, абсолютно ничего не мог с этим поделать.

У меня в душе затаилась дикая мечта, что на похоронную мессуприедет Мона, но ничего подобного не произошло, хотя службу отправлял отецКевинин Мэйфейр и все Мэйфейры, которых я знал, – Роуан, Майкл и докторУинн – там присутствовали, как и накануне вечером. С ними также приехалСтирлинг Оливер, и, когда наши взгляды встретились, вся компания мне вежливопокивала.

Собралась такая же огромная толпа, заполнившая центральныйнеф церкви Успения Богоматери, – до сих пор мне не доводилось видетьстолько прихожан на мессе в будний день. Людей собралось даже больше, чемпрежде, потому что из всех дальних краев съехались Маккуины, не сумевшиеприбыть в Новый Орлеан вовремя, чтобы успеть на вчерашнюю службу.

Мне было мучительно видеть закрытый гроб в центральномпроходе. Я добрался до церкви только с наступлением темноты, а потому не виделтетушку Куин, прежде чем крышку закрыли навсегда.

Но мне не пришлось в одиночестве нести свое горе, потому чтои Лестат, и Меррик Мэйфейр оказались рядом, когда я пробирался мимо Мэйфейровна свое место на церковной скамье вместе с Жасмин, Томми и Нэшем.

Это было так неожиданно, что на секунду я потерялравновесие, и Лестат меня поддержал, твердо взяв за локоть. Он довольно короткоподстригся и нацепил не очень темные солнечные очки, чтобы скрыть разный цветглаз. Одет он был очень консервативно: двубортный синий пиджак и брюки цветахаки.

Меррик Мэйфейр пришла на службу в красивом белом льняномплатье, замотав голову и шею белым шарфом, а большие солнечные очки почтискрывали ее лицо. Но я был уверен, что это она, и совсем не удивился, когдаСтирлинг Оливер, сидевший позади нас, вышел вперед и заговорил с ней,прошептав, что рад ее видеть. Потом он выразил надежду позже перекинуться с нейпарой слов.

Я расслышал, как она просто ответила, что у нее очень многодел, но она постарается выполнить его просьбу. Мне показалось, что Меррикрасцеловала Стирлинга в обе щеки, но я не был уверен, так как она стояла спинойко мне. Я лишь знал, что для Стирлинга это очень важная минута.

Отец Кевинин Мэйфейр начал мессу, ему помогали двамальчика-служки. Я не посещал церковь со времени моего перерождения и оказалсяне готов видеть, как он похож на мою рыжеволосую Мону. Мне было больно отодного взгляда на него, а он тем временем поприветствовал всех собравшихся, итолпа ответила на его приветствие. И тогда я понял, что я терзаюсь из-за него,как всегда терзался.

То, что Лестат и Меррик опустились на колени рядом со мной,крестясь и шепча молитвы, то, что они вместе со всеми произносили словапсалмов, как и я, явилось для меня шоком, хотя и приятным. Мне показалось,будто тот безумный мир, в котором я потерялся, все-таки не настолько безумен.

Когда пришел черед зачитать кусочек из Библии и сказатьнесколько слов о тетушке Куин, Нэш произнес очень торжественную и хорошую речьо благородстве души усопшей, которая всю жизнь заботилась о других, затемвперед вышла Жасмин и, сильно дрожа, сказала, что тетушка Куин была для неевсегда путеводной звездой, потом выступили и другие – люди, которых я едвазнал, – и все говорили что-то доброе. Наконец наступила тишина.