Причина этого вполне понятна: еврею кромеобщегражданских преград приходилось еще преодолевать и общественныйантисемитизм, и правительственные преследования, и только утроив необходимыеусилия и упорство, он мог рассчитывать на какой-нибудь успех в жизненнойборьбе. «Нередко евреи видели в обладании имуществом средство для преодолениявраждебности общества и достижения сколько-нибудь сносного положения» (L.Herzfeld, Handelgeschichte d. Juden des Alt Braunschweig, 1879): в то время,как рядовой эллин мог так или иначе примириться со своим положением, положениесреднего еврея из массы, вследствие преследований антисемитской атмосферы,становилось настолько невыносимым, что, только выбившись из массы, он могнадеяться достигнуть самого скромного minimum'а жизненного благополучия.

Положение существенно менялось только в текороткие минуты, когда у власти становилась партия, считавшая по той или инойпричине удобным отказаться от юдофобской политики. Тогда у евреев оставалосьстолько свободной энергии, прежде тратившейся на борьбу со специальноантиеврейскими препятствиями, что часто, продолжая по инерции борьбу с прежнейнапряженностью, они выдвигались более, чем, пожалуй, сами того желали. Так, какмы видели, когда в Египте на короткое время становилась у власти партия,отказавшаяся от юдофобской политики, виднейшие военные посты оказывалисьзанятыми евреями.

Все эти выдвинувшиеся на поверхностьобщественной жизни евреи были сильно ассимилированными евреями. По внешнемуоблику они ничем не отличались от эллинов: носили греческую одежду, говорилипо-гречески, не уступали грекам в знакомстве с греческой образованностью, умелидержать себя в греческом обществе, отказались от соблюдения значительной частиеврейских ритуальных установлений, например, относительно еды и т. д. и т. д.И тем не менее они не стали греками и отнюдь не хотели контрабандно прослытьгреками. Их ассимиляция имела известный предел: они были и открыто объявлялисебя не эллинами, а проникнутыми эллинской культурой евреями.

На эту особенность евреев обратили вниманиевсе виднейшие исследователи. «Даже те евреи, которые приняли эллинистическуюобразованность, оставались в душе всегда евреями», – говорит Вилькен (о.с.785, пр. 1). «Пусть материнским языком этих евреев диаспоры был греческийязык; пусть их отношение к соблюдению закона было, с точки зрения фарисеев,верхом греха и вольнодумства; пусть они перестали соблюдать, считаянесущественным, многое из того, что для фарисея было существенным инеобходимым: в глубине сердца они оставались все же евреями и чувствовали себяединым целым со своими собратьями в Палестине» (Шюрер, о. с.III, 3 изд., 92).«Несмотря на внутренний раскол, несмотря на то, что значительная(огромная! – С. Л.) часть евреев была разбросана вне Палестины… несмотряна проникновение в еврейство разлагающего эллинистического элемента, вглубочайшей сущности своей евреи оставались единым целым…

Во всех существенных вопросах, особенно жепред лицом притеснений и преследований, внутренние разногласия еврейскогообщества исчезали и, как ни было незначительным раввинское государство (вПалестине), та религиозная община, во главе которой оно стояло, представляласобою внушительную, а при известных обстоятельствах и опасную силу». (Моммзен,Rom. Gesch. V, 497).

(Евреев диаспоры считают насквозьэллинизованными, а евреев Палестины – партикуляристами…) «Не следуетпреувеличивать разницы между палестинским и эллинистическим еврейством: это двеветви от одного и того же ствола; вся разница только в том, что на одной изэтих ветвей навешано немного эллинства» (Бертолет, о. с.337). «Вдействительности разница между диаспорой и Палестиной не была значительной» (P.Kruger, о. с.53). «Таким образом, нельзя слишком резко противопоставлятьеврейство Палестины и диаспоры» (Bousset, Die Relig. d. Judent., Berlin, 1903,115).

Действительно, вся дошедшая до нас в отрывкахеврейская светская литература (Артапан, Езекиель, житель Палестины Евполем идр.) создана людьми, пропитавшимися насквозь эллинской культурой и в то жевремя проникнутыми самым живым и горячим национальным чувством. «Эта эпоха,наряду с эллинистами, ярко выраженного антинационального прямо симпатизирующегоязычеству направления, создала также людей, которые, несмотря на глубокоезнание греческой литературы и увлечение греческой наукой, отличались нерушимоюверностью своему народу и религии; кроме целого ряда других фактов, это виднопрежде всего из фрагментов Евполема» (Freudenthal, o. c. 128).

Разительным подтверждением сказанного можетслужить поведение эссенян. Эссеняне – еврейская секта, видевшая спасение не в национальном,а в индивидуальном самоусовершенствовании. Эссеняне были «слугами мира», онибыли проникнуты человеколюбием и считали величайшим грехом войну. Даже местныевластители признали за эссенянами право не быть привлекаемыми к военной службеи вести коммунистический образ жизни (Philo, quod omn prob. II, 459). И, тем неменее, когда опасность стала угрожать главному центру мирового еврейства, они,несмотря на то, что относились скептически к святости храма и жертв, несмотряна свой резкий принципиальный антимилитаризм, идут добровольцами в рядысражающихся евреев; и в качестве офицеров, и в качестве рядовых солдат онипроявляют полное забвение личных интересов, самоотверженность и храбрость.

Национально-патриотическая закваска была в нихтак сильна, что оказалась сильнее убеждений, составлявших дело их жизни. (Jos.Bell. iud. II, 8. 10. 20, 4 III 2,1 ср. M. Friedlander, o. c. 68-69).

Конечно и среди евреев было немало лиц,ассимилировавшихся до конца, так как такая ассимиляция давала крупные жизненныевыгоды, сильно облегчая борьбу за существование. Внешним признаком такой полнойассимиляции было принятие показной стороны государственной религии. Правда,греко-римская интеллигенция этого времени, воспитанная на идеях философов, самаотносилась скептически к народной вере; философский атеизм был даже в моде.

Но внешняя принадлежность к государственнойрелигии требовалась от культурного человека общественным приличием, как нынчеот культурного европейца требуется внешняя принадлежность к христианству. Ренегатовпоставляли преимущественно высшие классы населения, дальше всего отошедшие отнародной традиции (на ренегатство жалуется Филон, de poenit. 2, cp. Bertholet,o. c. 274, Bludau, o. c. 40), но надо заметить, что даже в высшей интеллигенцииони, в противоположность тому, что было у «пришельцев» других национальностей,составляли ничтожный процент.