Ролан начал со своих обычных предварительных упражнений, вовремя которых разговор зашел о Делиль.

— Эта женщина не стоит тебя, — заявилРолан, — мне нравится ее зад, он белоснежный, прекрасно скроенный, нодырка не так узка, как у тебя… К тому же Делиль не так обольстительна, как ты,в страданиях и слезах, наконец, я истязаю ее с меньшим удовольствием… Но онаполучит свое, Жюстина, обязательно получит.

— Так вот, сударь, как вы платите долги?

— Разве это не самый лучший способ платить их? Развеубийство не сладостнее в тысячу раз, когда оно сочетается с воровством? Нухватит, дай мне поцеловать твои ягодицы, Жюстина, и не сомневайся, что я убьюДелиль.

При этих словах Ролан был уже достаточно возбужден изапрыгнул на табурет.

Жюстина связала ему руки за спиной, накинула на шею петлю;он захотел, чтобы она в это время оскорбляла его, чтобы попрекала за все егоужасные деяния, и наша героиня так и сделала. Скоро член Ролана вздыбился,распутник дал ей знак выдернуть табурет… Возможно, читатель не поверит нам, новсе случилось именно так, как предполагал Ролан: на лице распутникаизобразились только симптомы наслаждения, и почти в тот же миг стремительнаяструя семени взметнулась к своду. Когда излияние закончилось, Жюстина бросиласьосвобождать его. Он упал без сознания, но немедленные хлопоты быстро привелиего в чувство.

— О Жюстина, — проговорил он, открыв глаза, —ты не представляешь себе эти ощущения, они превосходят все, что можно о нихсказать. Теперь пусть делают со мной, что хотят: я плевал на меч Фемиды. Ты,конечно, опять будешь корить меня за неблагодарность, — продолжал он,связывая ей руки, — но что делать, дорогая, в моем возрасте уже неисправляются. Милое мое создание, ты только что подарила мне жизнь, а я никогдатак не жаждал твоей гибели; ты оплакивала участь Сюзанны, так вот, я отправлютебя к ней, я заживо опущу тебя в яму, где покоится ее тело.

Напрасно рыдала Жюстина, напрасно заклинала его — Роланничего больше не слушал. Он открыл жуткую пещеру, спустил туда лампу, чтобынесчастная лучше разглядела гору сваленных трупов, затем пропустил у нее подруками веревку и опустил Жюстину вниз. Боль Жюстины не поддается описанию: ейказалось, будто из нее с корнем вырывают все члены. Но еще больше ужаснуло еезрелище, открывшееся ее глазам: останки мертвых тел, среди которых она должнабыла закончить свои дни и которые уже издавали жуткое зловоние. Ролан намоталконец веревки на балку, переброшенную через яму, затем взяв нож и вперив взглядв груз, висевший внизу, начал мастурбировать.

— Ну что, шлюха! — кричал он. — Вручай своюдушу Господу, в момент моего экстаза ты упадешь в эту могилу, я брошу тебя впреисподню, которая давно тебя ждет… Эгей!.. Эгей!.. Эгей!.. Черт меня побери!Ах ты, разрази меня гром! Я кончаю!

И Жюстина почувствовала, как на ее голову хлынул потокспермы, но монстр не перерезал веревку… Он вытащил жертву наверх.

— Ну и как, тебе было очень страшно?

— О сударь… — только и могла пролепетать она.

— Вот так ты умрешь, Жюстина, и не сомневайся в этом; ярад, что приучил тебя к этой мысли. Они поднялись в замок.

— Великий Боже! — сказала себе Жюстина. —Какая чудовищная благодарность за то, что я для него сделала! Какой страшныйчеловек!

Наконец Ролан все приготовил к отъезду и накануне его, вполночь, пришел к Жюстине. Несчастная бросилась к его ногам, она заклинала егосамыми убедительными словами дать ей свободу и прибавить к ней небольшую суммуденег, чтобы она могла добраться до Гренобля.

— До Гренобля! Ну уж нет: ты нас выдашь!

— Хорошо, сударь, — поспешно сказала она, заливаяслезами колени злодея, — я клянусь никогда не появляться в Гренобле, ичтобы у вас не оставалось сомнений, соблаговолите взять меня с собой в Венецию.Быть может, я найду там более мягкие сердца, чем на моей родине, и обещаюникогда больше не докучать вам.

— Я не дам тебе ни денье[70], —грубо ответил гнусный преступник. — Все, что имеет отношение к жалости,сочувствию, благодарности, чуждо моему сердцу, и будь я в три раза богаче, я неподал бы ни единого экю бедному. Зрелище несчастья возбуждает меня, оно менязабавляет, когда я сам не могу творить зло, я наслаждаюсь злом, котороепричиняет людям рука судьбы; у меня на этот счет твердые принципы, Жюстина, и яникогда не отступлю от них; бедняк — часть порядка природы, создавая людей сразными возможностями, она дала понять, что такое неравенство должно сохраниться,несмотря на все изменения, которые вносит наша цивилизация в ее законы.Облегчить участь страждущего — значит нарушить установленный порядок, значитвоспротивиться природе и уничтожить равновесие, которое есть основа ее самыхвеликих свершений; это значит способствовать равенству, опасному для общества,поощрять праздность и лень, научить бедного грабить богатого, если тот вздумаетотказать ему в подаянии, а ведь подаяние отучает человека работать.

— Ах, сударь, как бесчеловечны ваши принципы! Но разверассуждали бы вы подобным образом, если бы не были всю жизнь богаты?

— Несомненно, я бы рассуждал точно так же, Жюстина:благополучие не порождает мировоззрение, оно его только укрепляет, его зернанаходятся в нашем сердце, а сердце, каким бы оно ни было, — это дело рукприроды.

— А религия, сударь? — возмутилась Жюстина. —А добродетельность и человечность?

— Все это камни преткновения для человека, стремящегосяк счастью, — парировал Ролан. — Я смог построить свое счастье иблагополучие на руинах всех отвратительных человеческих предрассудков: смеясьнад небесными и людскими законами, растаптывая слабые существа, встретившиесяна моем пути, злоупотребляя доверчивостью людей, унижая бедного и угождаябогатому — только так я пришел к величественному храму единственного бога,которому поклоняюсь. Почему бы и тебе не последовать моему примеру? Ты не хужеменя видела узкую тропу, ведущую к этому храму. Разве химерические добродетели,которые ты предпочла, утешили тебя за твою жертвенность? Впрочем, уже поздно,несчастная, слишком поздно: теперь оплакивай свои ошибки, страдай и постарайсянайти, если только это возможно, в лоне обожаемого тобой призрака то, что тыпотеряла, доверившись ему.

При этих словах бессердечный Ролан набросился на Жюстину иеще раз заставил ее послужить гнусным страстям, которые она ненавидела и умом исердцем. На этот раз она подумала, что он ее задушит. Неожиданно оностановился, не завершив начатого. Это обстоятельство заставило Жюстинувздрогнуть: она увидела в нем знак своего несчастья.

— Напрасно я побеспокоился, — недовольно заявилон, хотя его член дымился от похоти, — по-моему, пришло время покончить сэтой швалью.

Он поднялся, вышел и запер за собой дверь. Безумная тревогаохватила нашу Жюстину. Тысячи предчувствий осаждали ее, и она даже не моглаопределить, какое из них сильнее всего терзает ее. Четверть часа спустя темницаоткрылась: это был Ролан; он привел свою сестру, так, впервые глазам Жюстиныпредстало это прекрасное и кроткое создание. Да, она была прекрасна, в этом смыслеона была выше всяких похвал, и конечно была она кроткой, ибо, как и остальныеобитательницы замка, если не принимать во внимание ее более привилегированноеположение, она рабски служила страстям брата, и он, несмотря на любовь,которую, как говорили, он к ней питал, истязал ее каждый день и это при том,что она была от него беременна.