Случайно рука девочки оказалась на одном из колков,регулирующих натяжку струн. В этот момент Дурнев резко дернул на себя, и Таняповернула колок. Натянутая струна загудела низко и басовито. На миг Танепочудилось, что она оглохла. Стекла в рамах угрожающе задрожали. Потерявравновесие, Таня упала вместе с инструментом на спину.

Внезапно дядя Герман, нависший было над ней, замер. Чертыего лица как-то обмякли, подобрели и приобрели идиотическое выражение. Зрачкинекоторое время бестолково вращались в орбитах, а затем целеустремленноскрестились на переносице. Верхняя губа поползла наверх, обнажив довольнодлинные передние зубы.

Наконец, наскучив дико блуждать по сторонам, глаза дядиГермана пристально уставились на Таню – вначале правый, а за ним и левый. Отудивления дядя Герман подпрыгнул на месте и глупо хихикнул.

– Хи-хи! Какой плавный денек! – сказал онтоненьким писклявым голосом.

Таня испуганно ойкнула. Через секунду она ойкнула еще раз,потому что дядя Герман вдруг наклонился и обнюхал контрабас, слегка даже,кажется, попробовав его на зуб.

– Девоцка, ты сто тут делаес? Цветочки собираес? Давайзнакомиться: я кролик Сюсюкалка! – пискнул он.

Таня что-то пробормотала, но дядя Герман не слушал ее. Онуже прыгал по комнате, поджав ручки, точно лапки кролика. Ловко вспрыгнув прямос ковра на стол Пипы, дядя Герман обрушил его. Со стола кувыркнулся на кровать,опрокинул книжные полки, оторвал дверцу у шкафа, а затем, опустившись начетвереньки, принялся подгрызать ножки стульев. Проглотив несколько кусочковполировки, дядя Герман капризно поморщился. Такса Полтора Километра, заливаяськлокочущим старческим лаем, повисла у него на штанине. В другое время Дурневпрослезился бы от умиления, что его собачка играет, теперь же он так пнул таксуногой, что Полтора Километра с воем выкатилась в коридор.

– У нас, кволиков, ужасно сильные задние лапы! Мы имиможем здорава лягацца! – похвастался он Тане, глодая отломанную ножкустула. – Фуй, какая невкусная деревяшка! Терпеть не могу эту плативнуюкору! У меня от нее дзубы болят! У тебя нет морквы или капушты?

Не отвечая, Таня продолжала пораженно разглядывать его.Кролику это, очевидно, не понравилось. Его белесые бровки собрались на узкомлобике.

– Ты сто, не слысыс, девцёнка? Кволичьего языка непонимаес? Морквы, говорю, нет? – просюсюкал он.

– Есть... На кухне... В овощном ящике... –пробормотала Таня.

– Спацибо, девоцка! Ты думаес, я глупый, думаес, я тебяне узнал? Осень дасе знаю! – с заговорщицким видом сказал дядя Герман иускакал, сотрясая пол своими здоровенными ступнями сорок седьмогоразмера. – У, хитлюга! Меня не обманес! Ты Красная Сапоска! – крикнулон, погрозив ей на прощанье пальцем.

Не прошло и минуты, как с кухни донесся характерный звук:Дурнев, он же самозваный кролик Сюсюкалка, похоже, обнаружил «моркву» и теперьторопился слопать ее вместе с кульком. Во всяком случае, к хрусту сгрызаемойморкови периодически добавлялось шуршание пакета.

Таня осторожно выбралась из-под контрабаса, разглядывая егосо смесью ужаса и восхищения. Она ни минуты не сомневалась в том, что вовнезапном умопомрачении дяди Германа замешан был именно он. Ведь в тот момент,когда она повернула настраивающий струну колок, Дурнев и вообразил себякроликом Сюсюкалкой.

Вспомнив о предупреждении, которое было на бересте, Таняпоспешно ослабила натяжение струны и проверила, не появилось ли в грифе трещин.Нет, контрабас, к счастью, не пострадал, если не считать небольшой царапины,которую оставили ногти дяди Германа.

В дверях заскрежетал ключ. Сообразив, что это могут бытьлибо Пипа, либо тетя Нинель, Таня поспешно спрятала контрабас в футляр изадвинула его в шкаф. По квартире уже раскатывались гулкие прыжки – это кроликСюсюкалка прыгал встречать своих родственников.

И когда через минуту в коридоре раздался страшный сдвоенныйвопль тети Нинели и Пипы, Таня догадалась, что он их встретил.

– Вы не Красные Сапоски! Ты Бабка-толстунья, а ты еедочка! Не твогайте меня! Я будя лягацца! У меня сильные задние лапы! –оглушительно заверещал дядя Герман, удирая от них по всей квартире...

– Цвианг! – прогудела третья от края струна,которую Таня прижала ближе к середине грифа. Едва звук растаял, как на лоджиивозникла круглая толстощекая голова в медном шлеме. Размером она была спорядочный котел и грозно вращала зрачками. Вид у головы был откровенноразбойничий. Искривленный нос был когда-то вмят чьим-то кулаком, а на щекекрасовался длинный шрам...

– Ковокли рвакли? – прорычала она, когда еезрачки, перестав вращаться, остановились на девочке.

– Никовокли не рвакли... Ошибочка вышла... –пытаясь спрятаться за контрабасом, пробормотала Таня.

Голова ухмыльнулась, обнажив сточенные желтые зубы, каждыйиз которых был с добрый кулак. Кроме того, стало заметно, что между двумяпередними зубами застряло что-то ужасно похожее на подошву от ботинка.

– Че за «никовокли», в натуре? – хрипло спросилаголова. – Где магический отзыв? Тебя че, не предупреждали, что я могуразорвать того, кто незаконно пользуется волшебными предметами? Клочки позакоулочкам и, типа, все такое.

– Нет, меня не предупреждали, – быстро выпалилаТаня, сообразив, что в этом ее единственное оправдание.

– Да ни в жись не поверю! А коль не предупреждали,значит, ты не ведьма, а одна из лопухоидов!

– Нет, я ведьма... То есть я... Погодите, я всеобъясню...

Таня в испуге попятилась и, надеясь, что голова исчезнет,поспешно провела смычком по соседней струне.

«Вжиангг!» – толсто прогудела струна. Нет, голова неисчезла, зато рядом немедленно возникла другая, еще более бандитская, чемпервая, украшенная пушистыми фельдфебельскими усами.

– Где нежить? Вякли бякли обвивакли? – спросилаона голосом, который резал слух, как наждачная бумага.

Таня ойкнула, испытав жгучее желание оказаться за стокилометров отсюда или, на худой конец, просто провалиться под пол.

– Вякли бякли обвивакли? – нетерпеливо повторилаголова.

– Здорово, Усыня! – гаркнула та голова, чтопоявилась на лоджии раньше. – Думаю, пришла пора кое-кого слопать.Кого-то, кто вызывает нас, не зная простейшего магического отзыва...

. – Точно, Дубыня... Давно пора проучить этих зеленыхведьмочек! Будут знать, как путать заклинания!