Голос её затих. Глубокая и сильная печаль охватила меня. Какэто верно! Ведь мы тоже своего рода коллекция стареющих людей. Седые головы,седые сердца, седые мечты. Взять хотя бы меня — одинокий, печальный человек,или женщину рядом со мной — тоже разочарованное создание, или же доктораФрэнклина — с его разбитыми амбициями, его жену — жертву болезни, илиспокойного маленького прихрамывающего Нортона, наблюдающего за птицами. ДажеПуаро, когда-то блистающий Пуаро, теперь уже полный инвалид.

Как всё выглядело иначе в былые годы — в те дни, когда явпервые оказался в Стайлзе! Эта мысль пронзила меня насквозь, и восклицаниеболи и сожаления сорвалось с моих уст.

— Что случилось? — быстро осведомилась моя собеседница.

— Ничего. Меня просто поразил контраст между тем, что было ичто стало. Я ведь был здесь, как вы знаете, много лет назад, в годы моейюности.

— Понимаю. Тогда здесь, наверное, все были счастливы? Ведьтак?

Странно! Порой воспоминания проходят перед нашими глазами,как в каком-то калейдоскопе. И именно это случилось со мной сейчас: яркаявереница воспоминаний, событий.

Я сожалел о прошедшем, но даже в те далёкие времена никто небыл счастлив в Стайлзе. Я вспомнил Джона, своего друга, и его жену, которыеедва сводили концы с концами, Лоренса Кавендиша, постоянно пребывавшего вмеланхолии, Кинсию, увядшую из-за своего зависимого положения, Инглторпа,женившегося ради денег на богатой, но нелюбимой женщине. Нет, никто из них небыл счастлив. Прошло много лет, но Стайлз по-прежнему приносит несчастье!

— Вас, наверное, раздражают мои сантименты, — сказал я,обратившись к мисс Коул. — Но это всегда был несчастный дом, он и сейчас такой.

— Нет, нет! Ваша дочь…

— Джудит несчастна, — сказал я очень определённо. — Да,Джудит несчастна. Пожалуй, только Бонд Каррингтон, — заметил я далее, —несмотря на жалобы на своё одиночество, доволен жизнью. Да, он очень еюдоволен.

— О да, — резко ответила мисс Коул, — но сэр Уильям не такойкак мы, он отличается от нас. Он из другого мира, мира успеха и независимости.Ему повезло в жизни, и он знает об этом. Он из другого разряда, разряданеприрученных.

Меня удивило выбранное ею слово. Я повернулся и уставился нанеё.

— Почему вы выразились именно так? — спросил я её.

— Потому, — произнесла она неожиданно резко, — что это так.Во всяком случае в отношении меня. Я из прирученных.

— Понятно. Вы очень несчастны, — тихо заметил я.

— Вы же абсолютно не знаете, кто я!?

— Э… Я знаю ваше имя…

— Это не моё имя, то есть я хочу сказать, что это имя моейматери. Я взяла его после…

— После?

— Моё настоящее имя — Литчфилд.

В течение нескольких минут я не мог уловить сказанного, ноимя мне показалось необычайно знакомым. Затем я вспомнил.

— Мэтью Литчфилд. Она кивнула головой.

— Я вижу, вы знаете всю эту историю. Мой отец был инвалидоми необычайным тираном. Он не давал нам с сестрами вести нормальный образ жизни,приглашать домой друзей. У нас не было своих денег. Мы жили как в тюрьме. И затеммоя сестра…

Она замолчала.

— Пожалуйста, не надо продолжать. Это слишком неприятно длявас. Я всё знаю об этом. Не надо рассказывать.

— Нет, вы не знаете. Вы не можете об этом знать. Мэгги. Этоневероятно! Я знаю, она пошла в полицию, она сама отдалась в руки правосудия,во всем призналась. И всё же я не могу поверить в это! Я чувствую, что это неправда, что всё было не так, как она сказала.

— Вы хотите сказать, — в нерешительности произнёс я, — чтовсё было не так?

— Нет, нет, — она резко прервала меня. — Не это. Не Мэгги!Это не похоже на неё. Это была не Мэгги!

Слова сочувствия готовы были сорваться с моих уст, но ясдержался. Ещё не пришло время, когда я смогу сказать:

— Да, вы правы. Это была не Мэгги…

Должно быть, было шесть часов вечера, когда на тропинкепоказался полковник Латрелл. На плече у него было охотничье ружьё. В руке ондержал подстреленных голубей.

Полковник вздрогнул, когда я окликнул его. Казалось, он былудивлён, увидев нас.

— Привет! Что вы тут делаете? Эти развалины небезопасны.Что-нибудь может упасть на голову. Наконец, Элизабет, здесь довольно грязно.

— Не стоит беспокоиться. Капитан Гастингс пожертвовал своимплатком, чтобы я не испачкала платье.

— Неужели? — пробормотал в растерянности полковник. — Ну чтож, тогда всё в порядке.

Он стоял, прикусив губу. Мы поднялись и приблизились к нему.Его мысли, казалось, были где-то далеко.

— Я с трудом отыскал этих проклятых голубей, — выдавил он изсебя. — И, как видите, сделал несколько удачных выстрелов.

— Мне говорили, — произнёс я, — вы хороший стрелок.

— Да? И кто же это сказал? Наверное, Бойд Каррингтон. Да,был когда-то не то что теперь. Возраст есть возраст.

— А как насчёт зрения?

Полковник немедленно отклонил это предположение.

— Зрение у меня пока что превосходное. Правда, во времячтения иногда приходится пользоваться очками, но на расстоянии я по-прежнемувижу хорошо.

— Да, да, хорошо, — вновь повторил он, спустя пару минут, —если, конечно, это не касается… — и он неясно что-то пробормотал.

— Какой сегодня прекрасный вечер! — заметила мисс Коул.

Она была права. Солнце клонилось к закату. Его лучи золотиливерхушки деревьев, отбрасывающих резкие глубокие тени. Это был тихий,безветренный, типично английский вечер, который каждый вспоминает, когданаходится вдали от родины, в каких-нибудь тропических странах. Я высказал этумысль вслух. Полковник Латрелл согласился со мной.

— Да, да, также думал и я, находясь, скажем, в Индии. Этоневольно заставляет вас подумать об отставке и покое, разве не так?

Я утвердительно кивнул головой.

— И вот вы возвращаетесь домой, — продолжал полковникизменившимся голосом, — и все не так, как вы представляли. Нет, не так.

Я подумал, что в отношении его это, в общем-то, верно. Онведь не предполагал, что станет владельцем пансионата, из которого будетвыжимать какие — либо доходы. И уж наверняка он не думал, что его любимая женабудет постоянно ворчать, жаловаться на что-то и пилить его.