Я отступил от окна и стал рассматривать вывески на дверях ивокруг дверей. Я видел их и раньше, но лишь скользил по ним глазами.

«КАРТЫ ТАРО», — гласила выцветшая надпись.

Вывеска ниже извещала:

«ХИРОМАНТИЯ».

На третьей печатными буквами было выведено:

«ФРЕНОЛОГИЯ».

А под ней: «АНАЛИЗ ПОЧЕРКА».

И рядом: «ГИПНОЗ».

Я осторожно приблизился к самой двери, там висела совсеммаленькая визитная карточка, прикрепленная чертежной кнопкой над двернойручкой.

На карточке значилась фамилия владельца:

«А. Л. ЧУЖАК».

А под фамилией карандашом, более четко, чем о продажеканареек, была нацарапана приписка:

«Практикующий психолог».

Ничего себе! Специалист сразу в шести областях!

Я приложил ухо к дверям и прислушался.

Вдруг до меня донесется, как между отвесными, покрытымипылью книжными полками Зигмунд Фрейд шепчет, что, мол, пенис — это всего лишьпенис, а вот сигара — это дело стоящее? Или вдруг я услышу, как умирает Гамлет,увлекая всех за собой, как Вирджиния Вулф[37], словноутопившаяся Офелия, растянувшись на кушетке, чтобы обсохнуть, рассказывает своюпечальную историю? Услышу, как шелестят карты таро? Как скрипят перья? Увижу,как ощупывают головы, словно дыни-канталупы?

«Загляну-ка еще раз», — решился я.

И снова посмотрел в окно, но увидел только пустую кушетку свмятиной посредине, оставшейся от множества тел. Это было единственное ложе.Значит, ночью на нем спал А. Л. Чужак. А днем, выходит, на него ложилисьпосетители, оберегающие свои души, словно хрупкое стекло? В моей голове это неукладывалось.

Однако прежде всего меня занимали книги. От них не толькополки ломились, ими была битком набита даже ванна, которую я смог разглядеть заполуоткрытой боковой дверью. Кухни не было. А если и была, то в холодильнике,без сомнения, хранились бы "Пири[38] на Северномполюсе" или Бэрд[39]: «Один в Антарктиде»

Видно, А. Л. Чужак мылся в океане, как многие в наших краях,а пировал в сосисочной Германа, находившейся поблизости.

Поражало меня, правда, не столько это скопище книг —девятьсот, а то и тысяча томов, — сколько их названия, их темы, мрачные,роковые, устрашающие имена их авторов.

На верхних полках, где всегда царила полнощная тьма, угрюмыйТомас Харди[40] соседствовал с «Закатом и падением Римскойимперии» Гиббона[41], злобный Ницше[42] с неоставляющим надежду Шопенгауэром[43], а бок о бок с ними стояли«Анатомия меланхолии»[44], Эдгар Аллан По[45],Мэри Шелли[46], Фрейд, трагедии Шекспира (комедий видно небыло), маркиз де Сад[47], Томас де Куинси[48],«Майн кампф» Гитлера, «Закат Европы» Шпенглера[49] и так далееи тому подобное…

Был здесь и Юджин О'Нил[50], и Оскар Уайльд— но только его горькие воспоминания о тюрьме[51]: ни тебеблагоухания сирени, ни соловьиного пения. Чингисхан и Муссолини подпирали другдруга А на снежных вершинах этих книжных Гималаев теснились книги с такиминазваниями: «Самоубийство как ответ», «Темная ночь Гамлета», «Лемминги в море».На полу лежала «Вторая мировая война», а рядом — "Кракатау[52]— взрыв, прогремевший на весь мир". Тут же я увидел «Голодающую Индию» и«Встает багровое солнце».

Если пробежать глазами все эти названия, задуматься над нимии, не веря себе, перечитать их еще раз, то выход остается только один. Как вслучае с плохой экранизацией пьесы «Траур к лицу Элект-Ре»[53],где самоубийство нанизывается на самоубийство, убийство — на убийство, инцест —на инцест, на смену шантажу приходят отравленные яблоки, герои падают с лестницили наступают на гвозди, смазанные стрихнином, а вы, наглядевшись на все это, вконце концов фыркаете, закидываете голову и разражаетесь… Хохотом!