Явно не жилое помещение.

Похоже на ангар или гараж.

Никак не на водонапорную башню.

Бессмыслица какая-то…

Я прикрыл за собой дверь. Обнаружил и задвинул засов. Прошелвдоль стен, дергая остальные двери. Все они были закрыты — на засов изнутри и,видимо, снаружи.

В возрасте лет десяти такие помещения вызывают восторг. Незря дети обожают играть на стройках, к ужасу родителей и справедливомувозмущению рабочих. Для взрослого человека ничего хорошего тут не было.

Но ощущение уюта, правильности этого места — не проходило. Япоймал себя на том, что по-хозяйски неодобрительно смотрю на грязные следысвоих ног.

Ладно, оглядим второй этаж.

Я вскарабкался по лестнице — подошвы скользили на неудобных,сваренных из трубок ступеньках. На втором этаже лестница не кончалась, но люкна третий этаж был закрыт и не поддавался моим усилиям. Второй этаж оказалсячуть уменьшенной копией первого — только вместо дверей здесь были наглухозакрытые железными ставнями окна. А когда я нашел выключатель и зажег свет, тообнаружил и мебель — два стула, стол, деревянную койку с матрасом, подушкой иодеялом, но без постельного белья. Все чистое, новое, будто только что измагазина. Мебель самая простая, словно кустарная. Гладко оструганные доски,крепко завинченные шурупы. Глаз не радует, но не развалится…

— И чего вы от меня хотите? — громко спросил я.

Если за мной кто-то и следил, то отвечать явно не входило вего планы.

Возле выключателя нашлась розетка. Я включил телефон назарядку и поставил будильник на восемь утра. Пакет с покупками из супермаркетабросил на столе. Спустился вниз, выключил свет на первом этаже. Поднялся,выключил свет на втором. На удивление легко нашел в полной темноте кровать, снаслаждением снял мокрые туфли, разделся и развесил мокрую одежду на стульях.

Лег.

Все начнется утром. Не знаю, что именно, но ночь в моемраспоряжении…

Некоторое время я тихо лежал, прислушиваясь к перестукудождя за окном. А потом легко, ни о чем не думая, уснул. Если мне что-то иснилось, я этого не запомнил.

Проснулся я не от будильника, а от ворвавшегося в сон стука.Несколько блаженных секунд не помнил, где я и что со мной приключилось. А потомвспомнил все — разом. Лающий на меня Кешью, витийствующий Мельников,рассыпающийся паспорт, кровь на моих руках, голос в телефоне…

Открыв глаза, я сел на кровати. Оказывается, ставни на одномиз окон были закрыты неплотно, и в комнату проникал слабый утренний свет.Неожиданно белый… будто зимой. Поежившись — было прохладно, — я подошел к окну.Вечером я и не пробовал открыть ставни, но это оказалось неожиданно просто.Вначале я открыл створки окна, потом откинул защелку с блестящих, будтоникелированных ставен. Распахнул их.

В комнату ворвался свежий холодный воздух. И свет — многосвета. Окно выходило не на железку, а в какой-то тупичок, застроенный старымикирпичными домами промышленного вида, почти без окон. Все было припорошеночистым, чуть розоватым в лучах восходящего солнца, еще не истоптанным снегом.Тень от башни падала на снег и поднималась на глухую стену соседнего здания.Больше всего строения походили на какие-нибудь заводские корпуса девятнадцатоговека постройки, еще не переоборудованные ушлыми дельцами в дискотеки и ночныеклубы.

Несколько минут я с удовольствием дышал, чуть щурясь отяркого света. Откуда взялась эта заводская окраина? В Замоскворечье такихмного, где-нибудь в районе Измайловского — тоже хватает. Никогда не думал, чтотакие районы есть между «Рижской» и «Алексеевской», стоит лишь чуть отойти отпроспекта Мира…

Закрыв окно — стало совсем холодно, — я принялся торопливоодеваться. Джинсы высохли, рубашка тоже, а вот туфли остались влажными. Да,рано пришла зима. А я совсем не по погоде одет…

Снизу донесся стук, и я вздрогнул, вспомнив причинупробуждения. Кто стучится в дверь ко мне? Уж никак не почтальон…

В полминуты закончив одеваться, я сунул в карман мобильник исбежал вниз по винтовой лестнице.

Почти сбежал. Остановился на последней ступеньке и вцепилсяв деревянные перила. Меня пробило мелкой дрожью, и холод тут был ни при чем.

Какая, к чертовой матери, винтовая лестница?

Вечером это была обычная металлическая лесенка вродепожарной. Дурацкая, неудобная.

Сейчас — винтовая лестница в полтора оборота. Деревянная — иперила, и ступеньки, и центральный столб. Очень по уму сделанная — ступенькишероховатые, не скользкие, перила — как раз на нужной высоте, рука сама на нихложится.

Я вспомнил, как искал следы ремонта в своей бывшей квартире.Наивный! Тут ухитрились поменять целую лестницу, пока я спал…

Кстати, не только лестницу! Вчера пол на первом этаже былбетонный. Сегодня — деревянный. Широкие, плотно пригнанные друг к другу доски,не лакированные, как паркет, а будто пропитанные темным маслом. Оченьблагородно выглядит, ничего не скажешь.

А лампы на потолке оказались забранными в решетчатыеметаллические абажуры. Это слегка напоминало уличные фонари, но в принципе тожесмотрелось неплохо.

Можно было сказать, что мои жилищные условия посленекоторого падения стремительно улучшались. Позавчера утром я был владельцеммаленькой однокомнатной квартиры, вчерашний вечер встретил бомжем, лег спать взаброшенной башне у железной дороги. Теперь у меня были двухэтажные апартаментыс интерьером, не лишенным определенной роскоши.

Стук повторился, и теперь уже было понятно, что стучат водну из дверей. Причем, если я совсем не потерял ориентацию в пространстве, нев ту, через которую я вошел.

Я подошел к двери, помедлил секунду. Решительно отодвинулзасов и распахнул дверь.

Да, входил я не здесь. Эта сторона башни выходила взаснеженный заводской тупичок. А на снегу переминался с ноги на ногу мужчинасредних лет в серой суконной униформе с большой медной бляхой на груди, всапогах, в меховой фуражке и — с толстой сумкой на ремне. Нетерпение на еголице при моем появлении сменилось воодушевлением.

— Мать моя… — сказал я.

— Что? — растерянно спросил мужчина. Оглянулся и снедоумением пожал плечами. — Ваша матушка?

— Нет… ничего. Э…э?

— Доброе утро. Чудный денек, не правда ли? Почта. — Мужчинапохлопал по сумке. Посмотрел на меня с некоторым подозрением.

— Да, конечно. Доброе утро. Я догадался.

— Почта, — повторил мужчина. — Два пакета и письмо.

Пакеты были прямоугольными, увесистыми. Письмо — в простомбелом конверте, без марок и адреса, никак не подписанное.