Стало невероятно тихо. Мозаичный пол вестибюля был усыпанмокрыми ошметками, отвратительными зеленоватыми кляксами. А зеркала больше небыло, рама осталась висеть, но вместо неведомо куда и как исчезнувшего стеклаСварог видел лишь стену, обитую синим бархатом в мелкий золотисто-алыйцветочек.

Туманный диск – откуда он возник на сей раз и где пребывал вмомент этого странного выброса, Сварог так и не успел заметить – повис меж ними рамой, замедляя вращение, повернувшись перпендикулярно полу, понемногупревращаясь в знакомый топор, вертевшийся все медленнее. И наконец, обратясьтопорищем вниз, а рубином, соответственно, к потолку, подплыл к хозяину ужесовсем плавно, медленно, будто воздушный шарик, колыхаемый легким сквознячком,ткнулся в руку…

Сварог машинально сжал пальцы, стиснул черное древко,покрытое не потрескавшейся за тысячелетия эмалью, сплошь изукрашенное рельефнымузором из золотых кружочков, едва выступавших над топорищем, напоминавшихшляпки гвоздей. С некоторой неуверенностью покачал топором, справа налево исверху вниз, И не ощутил ни сопротивления, ни каких бы то ни было попытокДоран-ан-Тега вновь действовать самостоятельно. Теперь это снова был обычныйбоевой топор, ну, предположим, не самый обычный, но полностью покорный хозяину,как и положено любой вещи…

Второй раз с ним такое случилось, а первый раз был в томподземелье, в туннеле под Ителом, в роскошных переходах древнего метро, когдаДоран-ан-Тег самостоятельно, разве что не столь энергично, как теперь, рубанулпо странному зеркалу: и из зеркала потекло нечто вроде крови, а вскоре оттудавылез загадочный великан со своей быстрой, как молния, огромной кошкой…

– Интересно, что за счеты у тебя с зеркалами? – тихо,одними губами прошептал Сварог так, словно рассчитывал получить внятныйответ. – С такими вот зеркалами? И почему…

Он представления не имел, почему, зачем, откуда и как. ОДоране сохранились буквально крохи толковой информации, тонувшие во множествепротиворечивших друг другу легенд, побасенок и апокрифов, – пара почтинечитаемых надписей на музейных камнях, несколько невероятно древнихманускриптов, да еще Доспех Дорана, от коего остался только топор, а гдепребывало все остальное, неизвестно. То ли странствующий рыцарь, то ли корольвсего Харума, то ли монах забытого ордена – баллады и сказки мешали друг другукак раз своим обилием и разноречивостью…

Он поднял голову, услышав наверху звук шагов, появиласьМара, плетущаяся неуверенной походкой только что очнувшегося от дурманногобеспамятства человека, она моргала и трясла головой, пошатывалась, но мечдержала в руке крепко.

– Что стряслось? – спросила она хриплым, соннымголосом. – Я вдруг очнулась на полу, физиономией в бумагах… Голова раскалывается,Карах рядом валяется, а в замке суматоха, от воплей люстры трясутся…

– У нас были гости, – сказал Сварог с застывшимлицом. – Только и всего… Вызывай орлов из восьмого департамента, кажется,это сугубо по их части…

Аккуратно поставив топор у перил, он стал подниматься полестнице, чувствуя, как болят, ноют и свербят все ушибленные и поцарапанныеместа. Показался Карах, шагавший той же сонной, заплетавшейся походкой,отчаянно лупавший глазами. Верный домовой тащил за собой волоком один из украшавшихстену кабинета клинков, изогнутый, с рукоятью в бирюзе. Завидев Сварога, онсмущенно пояснил:

– Я думал, хозяин, вас тут всех поубивали на смерть… Самоенатуральное зло, тут и особого чутья не надо, сразу ясно. И фартолод твойпогиб, я хоть и валялся начисто одурманенный, а почувствовал в тот же миг, вголове будто бомба взорвалась… Ну, думаю, пырну напоследок хоть одну гадину,чтобы не было обидно помирать…

– Положи железку, порежешься, – без улыбки сказалСварог, свернул в коридор и направился к своей спальне.

Карах, послушно отложив клинок, плелся следом и что-тонеустанно бормотал про Багряную Звезду, про то, что она стала себя оказывать,про то, что он предупреждал, хоть некоторые сильно умные по причине юнойглупости и не верили, язвы рыжие…

Сварог ощущал себя слишком разбитым, чтобы цыкнуть на негокак следует. Он отметил с радостью, что и дворецкий, и лакеи уже помаленькуприходят в себя, ворочаются, встать пытаются.

Среди обломков и щепок – всего, что осталось от резнойдубовой двери, вмиг выхлестнутой Доран-ан-Тегом напрочь, – лежалокрохотное тельце домового. На человека это существо походило еще менее, чемКарах, но Сварог не ощущал отвращения – он навидался разнообразнейших созданийи успел накрепко уяснить, что внешность – еще не главное.

«Такие дела, – подумал он печально и отрешенно. –Я его и не разглядел-то толком, пока он был жив, ни словечком с ним неперекинулись, а он, оказывается, берег и, когда пришла такая минута, на смертьпошел не колеблясь. Он им тоже крепенько приложил, но силы, видимо, были оченьуж неравны…

Вот и нету у меня больше фамильного домового, а я дажепоблагодарить не успел…»

…Одевшись наспех, чтобы не встречать серьезных людей вскудном исподнем, он сидел на широкой ступеньке, на ковре, уперев локти вколени, переплетя пальцы, устало понурившись. Смотрел, как деловито суетятсязаполонившие вестибюль орлы Гаудина. Ничегошеньки не понимал в происходящем,даже приблизительно не мог догадаться, что означают все эти таинственные исложные манипуляции, сделавшие бы честь любому колдуну дикарскогоплемени, – но лучше уж было сидеть здесь, чем в своих покоях, где и вовсеничего не происходило, здесь он как-никак был на переднем крае событий, пусть инасквозь непонятных…

Слуги куда-то исчезли, бесшумно и поголовно, справедливополагая, что все эти господские сложности не должны их касаться, а сами онипользы хозяину принести не в состоянии. Зато чада и домочадцы, если можно таквыразиться, присутствовали в полном составе. Акбар, которого все равнобесполезно было запирать из-за его умения проникать через любую запертую дверь,а то и сквозь стену, растянулся во всю свою немалую длину на нижней площадке и,положив на лапы громадную башку, чуть прядал ушами при каждом очередномнепривычном звуке, временами тоскливо косясь на Сварога с неприкрытой надеждойна то, что хозяин вдруг смилостивится и позволит отхватить парочкуголов, – ему визитеры решительно не нравились. Мара сидела смирно, взираяна происходящее с профессиональным интересом, а вот Карах, укрывшийся межСварогом и перилами, выступал олицетворением вселенского скепсиса: он то идело, явственным шепотом, подавал критические реплики, из которых следовало,что не только во всемогущество, но и в мало-мальскую полезность мертвойтехники, дурацкого стекла и глупого металла он не верит нисколечко, априменительно к данному случаю – в особенности. По его глубокому убеждению,сформировавшемуся отнюдь не сегодня, основанному на богатом житейском опыте имудрости предков, почти вся человеческая техника была и остается тупиковым путем,глухим закоулком, в который род людской как-то свернул по ошибке, да так и ненашел в себе ни ума, ни мужества повернуть обратно. Особенно когда речь идет осамой доподлинной древней магии, позабытом злом колдовстве, недавнопробужденном неотвратимым приближением Багряной Звезды. «То ли ещебудет, – убежденно вещал он, – то ли еще будет, наплачемся,спохватимся…»