Поначалу Сварога лишь развлекало злопыхательство мохнатогокритикана, руссоиста доморощенного, забавляло, и не более того. Однако времяшло, и понемногу ему стало казаться, что Карах во многом прав. По крайней мере,в данном случае.

Он впервые видел такие приборы и понятия не имел ни о ихпринципе действия, ни назначении. Там были прямоугольники из дымчатого стекла,установленные на треножниках и окаймленные цепочками разноцветных огоньков, чьяигра, переливы и перемещения определенно несли глубокий научный смысл;замысловатые решетчатые конструкции и ажурные шары, наполненные сиянием всехоттенков радуги; медленно вращавшиеся колеса со спицами из разноцветных лучей;кубы, раструбы и полусферы словно бы из начищенного золота, усыпанные тоснаружи, то изнутри тонюсенькими стерженьками из того же материала с головкамииз прозрачнейшего синего стекла; серые металлические ежи – и множество ещеболее причудливых устройств, вовсе ни на что не похожих, казавшихся творениемшизофреника с технической жилкой, коего по оплошности санитаров заперли нанедельку на огромном складе телевизорного завода…

И уж тем более он не понимал смысла манипуляций, которыеловко и уверенно проделывали операторы со всем этим сюрреалистическимарсеналом, – они работали столь споро и загадочно, что казались то лимогучими волшебниками, то ли валявшими дурака шарлатанами, намеренными продатьглупому провинциальному барону машину для вызывания дождя либо волшебнуюкрысоловку (сама подманивает, сама хватает, сама головы откручивает, успеваймешок подставлять). Не понимал ни словечка из длинных фраз, сопровождавшихучено-полицейские забавы. Что поделать, коли ученье – свет, но неученых – тьма…

И все же поведение их со временем перестало быть секретом.Потому что они все явственнее вели себя, как люди, потерпевшие поражение. Неспособные похвастать хотя бы крохотным успехом. Не нужно быть семи пядей волбу, чтобы в этом разобраться. Растерянно переглядывались, откровенно пожималиплечами, мотали головами в ответ на вопросы Гаудина, заставлявшего некоторыхповторять манипуляции снова и снова. Все больше огней и цветных лучей гасло,все больше приборов отключали и убирали в чехлы, выносили за дверь.В конце концов Сварог уже не сомневался, что эти трое возятся со своимрадужным колесом, единственным оставшимся в строю устройством, из чистогоупрямства…

Похоже, того же мнения был и Гаудин. Какое-то время наблюдаясо стороны, он в конце концов подошел, решительным шепотом отдал короткийприказ – и главный из троицы подчинился, зло нахмурясь, безнадежно махнулрукой. Выключили и светящиеся спицы обода, отнюдь не ставшего колесом Фортуны.

Гаудин обернулся. Перехватив его угрюмый взгляд, Сварог поднялсяи подошел к нему через вестибюль, который уже привели в порядок, замысловатымиустройствами подобрав всю устилавшую его неприглядную дрянь. Высокая рамазеркала выглядела на стене довольно нелепо, Сварог мельком подумал, что следуетприказать слугам убрать ее к чертовой матери.

– Ну что? – спросил он вяло.

Гаудин пожал плечами, отводя его под локоток в самый дальнийугол:

– После вашего топора трудно провести быстрый анализ.Ошметки… Это живые существа, органические объекты… были. Имеется некий фон, позволяющийсудить, что они обладали некими магическими способностями, не особенносильными.

– Ну, я к тем же самым выводам пришел без всякиханализов, – хмыкнул Сварог. – Живые, конечно. С когтями – горло досих пор ноет, царапины вздулись… И насчет зачатков магии было нетруднодогадаться: бьюсь об заклад, это они мне и били по мозгам несколько ночейкакой-то чертовщиной… Но ведь это не должно на меня действовать, а?

– Отсюда явствует, что мы столкнулись с чем-то качественноновым, – сказал Гаудин без выражения. – Такое случается. Они пришлииз зеркала…

– Ценное наблюдение, – сказал Сварог. – Я и самначинал о том подумывать…

– Не язвите. – Лицо Гаудина было усталым ипечальным. – Все серьезнее, чем вам кажется. Таких прорывов в замках неслучалось очень и очень давно. Если добавить, что мы ничего не понимаем впроисшедшем…

– Что, совсем? – спросил Сварог сочувственно.

– Ну, не так чтобы… Я сформулировал бы иначе: мы примернопонимаем, что произошло. Выражаясь предельно доходчиво для дилетанта, мы столкнулисьс известным теоретически и практически явлением, которое ученые именуютдлиннейшими, совершенно непонятными профану терминами… а мы, практики, – пробоем.Пробой – это своего рода тоннель, возникающий на краткое время меж нашиммиром и другими пространствами, континуумами, уровнями, мирозданиями. Выберитесами то определение, которое для вас более благозвучно и привычно… Вы понимаетесуть?

– Да, кажется, – сказал Сварог. – Нечто похожее наВрата?

– Именно. Врата – одно из проявлений пробоя. Проявления многочисленны:Заводи, например; не исключено, что и Древние Дороги… Только не требуйте у меняразъяснений. Что такое Заводи, вы узнаете сами, посидев пять минут закомпьютером, а пути к Древним Дорогам закрылись так давно, что некоторые неверят в их нынешнее существование, ими не занимались несколько тысяч лет. Итак,произошел пробой. К вам нагрянули в гости некие твари из неведомого измерения.В этом-то и загвоздка: мы не понимаем, откуда. И не понимаем, что импомогло найти тропинку в наш мир. С зеркалами испокон веков связано немалостранностей… с некоторыми из зеркал, слава богу. Но в вашем случае – нианалогий в прошлом, ни объяснений.

– Хотите объяснение? – спросил Сварог. И тут жевспомнил, что в серьезнейших делах категоричность здорово вредит. Добавил нестоль напористо: – Или, избегая скоропалительных выводов, рабочую гипотезу?

– Извольте, – спокойно кивнул Гаудин. – Рабочиегипотезы тем и хороши, что позволяют давать полную волю фантазии, не возлагаяпри этом на себя ответственность…

Не особенно ободренный этим замечанием, Сварог молча пошелвпереди. Они вышли под ночное небо, спустились по невысокой парадной лестнице.У нижних ступенек стояла вимана Гаудина, ее окна ярко светились, и видно было,как на первом этаже угрюмые специалисты размещают последние чехлы с загадочнойаппаратурой.

– Мы что, должны куда-то идти?

– Нет необходимости, – сказал Сварог. – Мы толькоотойдем в тень, чтобы лучше были видны звезды… Взгляните вон туда, левеефлюгера, что изображает сову. Видите вы там что-нибудь в небе? На ладонь левееи выше птичьей головы…

– Там звезды, – терпеливо произнес Гаудин с видомчеловека, на своем веку встречавшего массу чудаков. – Насколько я помню,вон та крупная, голубоватая, называется Марут. Что до других, вряд ли будустоль категоричным. Астрономией я почти не интересовался, так уж получилось,что в моей работе она не нужна… почти.

– А красная?

– Там нет красной. Десяток обычных, белых, и однаголубоватая, Марут…

– Значит, вы ее не видите, – уныло сказалСварог. – А я вот ее вижу – именно там, похожую на пылающий в золе уголек.И мой Карах ее видит. Он уверяет, что это – Багряная Звезда, та самая,которая…