Слева в кладовке опять-таки была жизнь. Инструменты (всезакрытые решетками, перекрещенными цепями, словно это карабины, а не лопаты икирки), тряпки, мешки с семенами для весенних посадок в тюремном садике,коробки с туалетной бумагой, поддоны загруженные бланками для тюремнойтипографии... даже мешок извести для разметки бейсбольного ромба и сетки нафутбольном поле. Заключенные играли на так называемом пастбище, и поэтому вХолодной Горе многие очень ждали осенних вечеров.

Справа опять-таки смерть. Олд Спарки, собственной персоной,стоит на деревянной платформе в юго-восточном углу, мощные дубовые ножки,широкие дубовые под-локотники, вобравшие в себя холодный пот множества мужчин впоследние минуты их жизни, и металлический шлем, обычно небрежно висящий наспинке стула, по-хожий на кепку малыша-робота из комиксов про Бака Роджерса. Изнего выходит провод и уходит через отверстие с уплотнением в шлакоблочной стенеза спинкой. Сбоку – оцинкованное ведро. Если заглянуть в него, то увидишь кругиз губки точно по размеру металлического шлема. Перед казнью его смачивают врассоле, чтобы лучше проводил заряд постоянного тока, идущий по проводу, черезгубку прямо в мозг приговоренного.

1932 год был годом Джона Коффи. Подробности публиковались вгазетах, и кому интересно, у кого больше энергии, чем у глубокого старика,доживающего свои дни в доме для престарелых в Джорджии, может и сейчас поискатьих. Тогда стояла жаркая осень, я точно помню, очень жаркая. Октябрь – почти какавгуст, тогда еще Мелинда, жена начальника тюрьмы, попала с приступом в больницув Индианоле. В ту осень у меня была самая жуткая в жизни инфекция мочевыхпутей, не настолько жуткая, чтобы лечь в больницу, но достаточно ужасная дляменя, ибо, справляя малую нужду, я всякий раз жалел, что не умер. Это былаосень Делакруа, маленького, наполовину облысев-шего француза с мышкой, онпоявился летом и проделывал классный трюк с катушкой. Но более всего это былаосень, когда в блоке "Г" появился Джон Коффи, приговоренный к смертиза изнасилование и убийство девочек-близнецов Деттерик.

В каждой смене охрану блока несли четыре или пять человек,но большинство были временными. Дина Стэнтона, Харри Тервиллиджера и БрутусаХовелла (его называли «И ты, Брут», но только в шутку, он и мухи не мог обидетьнесмотря на свои габариты) уже нет, как нет и Перси Уэтмора, кто действительнобыл жестокий, да еще и дурак. Перси не годился для службы в блоке"Г", но его жена была родственницей губернатора, и поэтому оноставался в блоке.

Именно Перси Уэтмор ввел Коффи в блок с традиционным криком:«Мертвец идет! Сюда идет мертвец!»

Несмотря на октябрь пекло, как в аду. Дверь в прогулочныйдворик открылась, впустив море яркого света и самого крупного человека из всех,каких я видел, за исключением разве что баскетболистов по телевизору здесь, в«комнате отдыха» этого приюта для пускающих слюни маразматиков, среди которых ядо-живаю свой век. У него на руках и поперек широченной груди были цепи, налодыжках – оковы, между которыми тоже болталась цепь, звеневшая, словномонетки, когда он проходил по зеленому коридору между камерами. С одного бокустоял Перси Уэтмор, с другого – Харри Тервиллиджер, и оба выглядели детьми,прогуливающими пойманного медведя. Даже Брутус Ховелл казался мальчиком рядом сКоффи, а Брут был двухметрового роста, да и не худенький: бывший футбольныйполузащитник, он играл за лигу #ЛСЮ, пока его не списали и он не вернулся вродные места.

Джон Коффи был чернокожий, как и большинство тех, ктоненадолго задерживался в блоке "Г" перед тем, как на коленях умеретьна Олд Спарки. Он совсем не был гибким, как баскетболисты, хотя и был широк вплечах и в груди, и весь словно перепоясанный мускулами. Ему нашли самуюбольшую робу на складе, и все равно манжеты брюк доходили лишь до половинымощных, в шрамах икр. Рубашка была расстегнута до половины груди, а рукавакончались чуть ниже локтя. Кепка, которую он держал в громадной руке, оказаласьтакой же: надвинутая на лысую, цвета красного дерева голову, она напоминалакепку обезьянки шарманщика, только была синяя, а не красная. Казалось, что онможет разорвать цепи так же легко, как срывают ленточки с рождественскогоподарка, но, посмотрев в его лицо, я понял, что он ничего такого не сделает.Лицо его не выглядело скучным – хотя именно так казалось Перси, вскоре Персистал называть его «идиотом», – оно было растерянным. Он все время смотрелвокруг так, словно не мог понять, где находится, а может быть, даже кто онтакой. Моей первой мыслью было, что он похож на черного Самсона... только послетого, как Далила обрила его наголо своей предательской рукой и забрала всюсилу.

«Мертвец идет!» – трубил Перси, таща этого человека-медведяза цепи на запястьях, словно он и вправду думал, будто сможет сдвинуть его,если вдруг Коффи решит, что не пойдет дальше. Харри ничего не сказал, новыглядел смущенным.

– Довольно. – Я был в камере, предназначенной для Коффи,сидел на его койке. Я, конечно, знал, что он придет, и явился сюда принять егои позаботиться о нем, но я не представлял истинных размеров этого человека,пока не увидел. Перси взглянул на меня, словно говоря, что все знают, какой ятупица (кроме, разумеется, этого большого увальня, который только и умеетнасиловать и убивать маленьких девочек), но промолчал.

Все трое остановились у двери в камеру, сдвинутой в сторонуот центра. Я кивнул Харри в ответ на вопрос: «Вы уверены, босс, что хотитеостаться с ним наедине?» Я редко слышал, чтобы Харри волновался – он был рядомсо мной во время мятежей шесть или семь лет назад и всегда оставался тверд,даже когда пошли слухи, что у мятежников есть оружие, – но теперь его голосвыдавал волнение.

– Ну что, парень, будешь хорошо себя вести? С тобой невозникнет проблем? – спросил я, сидя на койке и стараясь не показать виду и невыдать голосом, как мне скверно: «мочевая» инфекция, о которой я уже упоминал,тогда еще не набрала полную силу, но день выдался отнюдь не безоблачным, ужповерьте.

Коффи медленно покачал головой – налево, потом направо. Онуставился на меня, не сводя глаз.

У Харри в руке была папка с бумагами Коффи.

– Отдай ему бумаги, – сказал я Харри. – Вложи прямо в руку.

Харри повиновался. Большой болван взял их, как лунатик.

– А теперь, парень, дай их мне, – приказал я, и Коффиподчинился, зазвенев и загремев цепями. Ему пришлось нагнуться при входе вкамеру.

Я осмотрел его с головы до ног, чтобы удостовериться, чтоэто факт, а не оптический обман. Действительно: два метра три сантиметра. Весбыл указан сто двадцать семь килограммов, но я думаю, что это приблизительно,на самом деле не меньше ста пятидесяти. В графе «шрамы и особые приметы»значилось одно слово, напечатанное мелким убористым шрифтом машинки#"магь^сон" – старым другом регистрационных карточек: «множество».