Он опять кивнул.

– Здесь тихо, парень, не так как в других блоках. Здесьтолько ты и Делакруа. Ты не будешь работать, в основном будешь сидеть. Хватитвремени все хорошенько обдумать. – Даже слишком много времени, но я не сказалэтого. – Иногда мы включаем радио, если все в порядке. Любишь слушать радио?

Он кивнул, но как-то неуверенно, словно не зная, что этотакое. Позже я узнал, что в некотором роде так оно и есть. Коффи узнавал вещи,с которыми сталкивался прежде, но потом их забывал. Он знал персонажей из«Воскресенья нашей девушки» («Our #Gal Sunday»), но не мог вспомнить, что сними произошло в конце.

– Будешь хорошо себя вести – станешь вовремя есть, никогдане попадешь в одиночку в дальнем коридоре и не наденешь этой холщовой робы сзастежкой на спине. У тебя будут двухчасовые прогулки во дворике с четырех дошести, кроме субботы, когда все остальные наши обитатели играют в футбол.Посещения по воскресеньям после обеда, если, конечно, есть кто-то, кто захочеттебя навестить. Есть?

Он покачал головой.

– Никого, босс.

– Ну, может быть, твой адвокат.

– Я думаю, что больше его не увижу, – сказал он. – Мне егопредоставили на время. Я не думаю, что он найдет дорогу сюда.

Я пристально посмотрел на него, пытаясь понять, шутит ли он,но Коффи говорил серьезно. Да я и не ожидал другого. Прошения не для таких, какДжон Коффи, во всяком случае в то время. Им давали день в суде, а потом мирзабывал о них, пока в газете не появлялись строчки, что такой-то имярек принялв полночь немного электричества. Но людей, у которых были жена, дети или друзьяи которые ожидали воскресенья, легче контролировать, если вообще их надо былоконтролировать. В данном случае проблемы нет, и хорошо. Ведь он, черт возьми,такой громадный.

Я немного поерзал на койке, а потом решил, что, возможно,если встать, полегчает в нижней части живота, и я поднялся. Он почтительноотошел от меня и сложил руки на груди.

– Легко тебе здесь будет, парень, или тяжело – все зависитот тебя. Я тут для того, чтобы сказать: ты можешь облегчить жизнь и всем нам,потому что все равно, конец один. Мы станем обращаться с тобой так, как тызаслуживаешь. Вопросы есть?

– Вы оставляете свет после отбоя? – спросил он сразу, словнотолько ждал случая.

Я уставился на него. Я слышал много странных вопросов отвновь прибывших в блок "Г" – однажды меня спросили даже о размерегруди у моей жены, – но таких вопросов не задавали.

Коффи улыбался чуть смущенно, словно понимая, что мы сочтемэто глупостью, но не мог сдержаться.

– Мне иногда немного страшно в темноте, – объяснил он, –особенно в незнакомом месте.

Я взглянул на него – на всю его огромную фигуру – ипочувствовал странную жалость. Да, они могли вызывать сочувствие, ведь мы их невидели с худшей стороны, когда ужасы выскакивали из них, словно демоны вкузнице.

– Да, здесь довольно светло всю ночь, – сказал я. – Половиналампочек в Миле горит с девяти вечера до пяти утра. – Потом до меня дошло, чтоКоффи не имеет ни малейшего понятия о том, что я говорю: он не отличит ЗеленуюМилю от тины в реке Миссисиппи, и поэтому показал: – Там, в коридоре.

Он кивнул с облегчением. Я не уверен, представлял ли он, чтотакое коридор, но он мог видеть двухсотваттовые лампочки в сетчатых плафонах.

И тогда я сделал то, чего никогда не позволял себе сузниками. Я протянул ему руку. Даже сейчас не знаю, почему я это сделал. Может,потому что он спросил про лампочки. Харри Тервиллиджер просто остолбенел,честное слово. Коффи взял мою руку с удивительной нежностью, и она исчезла вего ладони. И на этом все было кончено. Еще одна бабочка в моей морилке. Мызакончили.

Я вышел из камеры. Харри задвинул дверь и закрыл оба замка.Пару секунд Коффи стоял неподвижно, словно не зная, что делать дальше, потомсел на койку, уронил громадные руки между колен и опустил голову, как человек,который скорбит или молится. Он что-то сказал своим странным, с южным акцентомголосом. Я услышал это очень ясно, и хотя не много знал о том, что он совершил– да многого знать и не надо, чтобы кормить и ухаживать за ним, пока не придетсрок заплатить за все, – меня до сих пор пробирает дрожь.

– Я ничего не мог поделать, босс, – произнес он. – Я пыталсявернуть все назад, но было слишком поздно.

– У тебя будут неприятности из-за Перси, – сказал Харри,когда мы возвращались по коридору в мой кабинет. Дин Стэнтон, как бы третий вмоей команде, хотя у нас не было какой-то подчиненности внутри (Перси исправилбы это положение в момент), сидел за моим столом и заполнял бумаги – до этойработы у меня редко доходили руки. Он едва взглянул на нас, когда мы вошли,просто протер стеклышки очков большими пальцами и снова уткнулся в бумаги.

– У меня были неприятности с этим стукачом с самого первогодня, – ответил я, осторожно оттягивая, брюки от паха и подмигивая. – Ты слышал,что он орал, пока вел этого верзилу вниз?

– Нет, – сказал Харри, – я сидел здесь, а отсюда плохослышно.

– Я был в туалете и ясно слышал, – отозвался Дин. Он вытащиллист бумаги, посмотрел на свет (я увидел кольцо от кофейной чашки наотпечатанном тексте), потом бросил его в корзину. – «Мертвец идет». Наверное,вычитал это в своих любимых журналах.

Наверное, так и было. Перси Уэтмор – заядлый любительжурналов «Аргоси», «#С гэг» и «Мужские приключения». Почти в каждом номерепечатался тюремный рассказ, и Перси читал их с жадностью, будто ученый, ведущийисследования. Он словно не знал, как вести себя, и пытался найти ответ в этихжурналах. Перси появился после казни Энтони Рея, убийцы с топором, и неучаствовал в казни, хотя и наблюдал за действием из аппаратной комнаты.

– Он знает, к кому обратиться, – сказал Харри, – у него естьсвязи. Тебе придется отвечать за то, что отправил его с блока, и за то, чтохотел заставить сделать какую-то реальную работу.

– Не думаю. – Я и вправду не думал... но надеялся. Били Доджне из тех, кто станет терпеть, когда человек ничего не делает, а толькосмотрит. – Мне сейчас интереснее этот большой парень. Будут у нас с нимнеприятности или нет?

Харри покачал в ответ головой.

– Он был кроткий, как ягненок на суде в Трапингус Каунти, –подал голос Дин. Он снял свои очки без оправы и стал тереть о жилетку. –Конечно, они навесили на него цепей больше, чем Скрудж видел на призраке Марли,но он мог бы их стряхнуть к чертовой матери, если бы захотел. Это игра слов,сынок.