Дни стояли теплые, безветренные, и комаранародилось такое количество, что без веточки и шагу не ступишь. Но веточка —это еще ничего, это еще вполне допустимо для военного человека, а вот то, чтовскоре комендант начал на каждом углу хрипеть да кхекать, словно и вправду былстариком, — вот это было совсем уж никуда не годно.

А началось все с того, что жарким майским днемзавернул он за пакгауз и обмер: в глаза брызнуло таким неистово белым, такимтугим да еще восьмикратно помноженным телом, что Васкова аж в жар кинуло: всепервое отделение во главе с командиром младшим сержантом Осяниной загорало наказенном брезенте в чем мать родила. И хоть бы завизжали, что ли, для приличия,так нет же: уткнули носы в брезент, затаились, и Федоту Евграфычу пришлосьпятиться, как мальчишке из чужого огорода. Вот с того дня и стал он кашлять накаждом углу, будто коклюшный.

А эту Осянину он еще раньше выделил: строга.Не засмеется никогда, только что поведет чуть губами, а глаза по-прежнемусерьезными остаются. Странная была Осянина, и поэтому Федот Евграфыч осторожнонавел справочки через свою хозяйку, хоть и понимал, что той поручение этосовсем не для радости.

— Вдовая она, — поджав губы, через деньдоложила Мария Никифоровна. — Так что полностью в женском звании состоит:можете игры заигрывать.

Старшина промолчал: бабе все равно недокажешь. Взял топор, пошел во двор: лучше нету для дум времени, как дроваколоть. А дум много накопилось, и следовало их привести в соответствие.

Ну, прежде всего, конечно, дисциплина. Ладно,не пьют бойцы, с жительницами не любезничают — это все так. А внутри —беспорядок:

— Люда, Вера, Катенька — в караул! Катя —разводящая. Разве это команда? Развод караулов полагается по всей строгостиделать, по уставу. А это насмешка полная, это надо порушить, а как? Попробовалон насчет этого со старшей, с Кирьяновой, поговорить, да у нее один ответ:

— А у нас разрешение, товарищ старшина. Откомандующего. Лично.

Смеются, черти…

— Стараешься, Федот Евграфыч?

Обернулся: соседка во двор заглядывает,Полинка Егорова. Самая беспутная из всего населения: именины в прошлом месяцечетыре раза справляла.

— Ты не очень-то утруждайся, Федот Евграфыч.Ты теперь один у нас остался, вроде как на племя.

Хохочет. И ворот не застегнут: вывалила наплетень прелести, точно булки из печи.

— Ты теперь по дворам ходить будешь, какпастух. Неделю в одном дворе, неделю — в другом. Такая у нас, у баб,договоренность насчет тебя.

— Ты, Полина Егорова, совесть поимей. Солдаткаты или дамочка какая? Вот и веди соответственно.

— Война, Евграфыч, все спишет. И с солдат и ссолдаток.

Вот ведь петля какая! Выселить надо бы, а как?Где они, гражданские власти? А ему она не подчинена: он этот вопрос с крикуноммайором провентилировал.

Да, дум набралось кубометра на два, не меньше.И с каждой думой совершенно особо разобраться надо. Совершенно особо…

Все-таки большая помеха, что человек он почтичто без образования. Ну, писать-читать умеет и счет знает в пределах четырехклассов, потому что аккурат в конце этого, четвертого, у него медведь отцазаломал. Вот девкам бы этим смеху было, если б про медведя узнали! Это ж надо:не от газов в мировую, не от клинка в гражданскую, не от кулацкого обреза, несвоей смертью даже — медведь заломал! Они, поди, медведя этого в зверинцахтолько и видели…

Из дремучего угла ты, Федот Васков, вкоменданты выполз. А они, не гляди что рядовые, — наука: упреждение, квадрант,угол сноса. Классов семь, а то и все девять, по разговору видно. От девятичетыре отнять — пять останется. Выходит, он от них на больше отстал, чем самимеет…

Невеселыми думы были, и от этого рубал Васковдрова с особой яростью. А кого винить? Разве что медведя того, невежливого…

Странное дело: до этого он жизнь своюудачливой считал. Ну не то чтоб совсем уж двадцать одно выходило, но жаловатьсяне стоило. Все-таки он со своими неполными четырьмя классами полковую школуокончил и за десять лет до старшинского звания дослужился. По этой линии ущербане было, но с других концов, случалось, судьба флажками обкладывала и два раза прямов упор из всех стволов саданула, но Федот Евграфыч устоял все ж таки. Устоял…

Незадолго перед финской женился он насанитарке из гарнизонного госпиталя. Живая бабенка попалась: все бы ей петь даплясать, да винцо попивать. Однако мальчонку родила. Игорьком назвали: ИгорьФедотыч Васков. Тут финская началась, Васков на фронт уехал, а как вернулсяназад с двумя медалями, так его в первый раз и шарахнуло: пока он там в снегахзагибался, жена вконец завертелась с полковым ветеринаром и отбыла в южные края.Федот Евграфыч развелся с нею немедля, мальца через суд вытребовал и к матери вдеревню отправил. А через год мальчонка его помер, и с той поры Васковулыбнулся-то всего три раза: генералу, что орден ему вручал, хирургу, осколокиз плеча вытащившему, да хозяйке своей Марии Никифоровне, за догадливость.

Вот за тот осколок и получил он свойтеперешний пост. В пакгаузе имущество кое-какое осталось, часовых не ставили,но, учредив комендантскую должность, поручили ему пакгауз тот блюсти. Трижды вдень обходил старшина объект, замки пробовал и в книге, которую сам же завел,делал одну и ту же запись: "Объект осмотрен. Нарушений нет". И времяосмотра, конечно.

Спокойно служилось старшине Васкову. Почти досегодня спокойно. А теперь…

Вздохнул старшина.

Из всех довоенных событий Рита Муштакова ярчевсего помнила школьный вечер — встречу с героями-пограничниками. И хоть не былона этом вечере Карацупы, а собаку звали совсем не Индус, Рита помнила этотвечер так, словно он только-только окончился и застенчивый лейтенант Осянин всееще шагал рядом по гулким деревянным тротуарам маленького приграничногогородка. Лейтенант еще никаким не был героем, в состав делегации попал случайнои ужасно стеснялся.

Рита тоже была не из бойких: сидела в зале, неучаствуя ни в приветствиях, ни в самодеятельности, и скорее согласилась быпровалиться сквозь все этажи до крысиного подвала, чем первой заговорить скем-либо из гостей моложе тридцати. Просто они с лейтенантом Осяниным случайнооказались рядом и сидели, боясь шевельнуться и глядя строго перед собой. Апотом школьные затейники организовали игру, и им опять выпало быть вместе. Апотом был общий фант: станцевать вальс — и они станцевали. А потом стояли уокна. А потом… Да, потом он пошел ее провожать.