— Несчастная баба! — вздохнула Кирьянова. —Такую фигуру в обмундирование паковать — это ж сдохнуть легче.

— Красивая, — осторожно поправила Рита. —Красивые редко счастливыми бывают.

— На себя намекаешь? — усмехнулась Кирьянова.И Рита опять замолчала: нет, не выходила у нее дружба с помкомвзводаКирьяновой. Никак не выходила.

А с Женькой вышла. Как-то сама собой, безподготовки, без прощупывания: взяла Рита и рассказала ей свою жизнь. Укоритьхотела отчасти, а отчасти — пример показать и похвастаться. А Женька в ответ нестала ни жалеть, ни сочувствовать. Сказала коротко:

— Значит, и у тебя личный счет имеется.Сказано было так, что Рита — хоть и знала про полковника досконально — спросила:

— И у тебя тоже?

— А я одна теперь. Маму, сестру, братишку —всех из пулемета уложили.

— Обстрел был?

— Расстрел. Семьи комсостава захватили и — подпулемет. А меня эстонка спрятала в доме напротив, и я видела все. Все!Сестренка последней упала — специально добивали…

— Послушай, Женька, а как же полковник? —шепотом спросила Рита. — Как же ты могла, Женька…

— А вот могла! — Женька с вызовом тряхнуларыжей шевелюрой. — Сейчас воспитывать начнешь или после отбоя?

Женькина судьба перечеркнула Ритинуисключительность, и — странное дело! — Рита словно бы чуть оттаяла, словно быдрогнула где-то, помягчела. Даже смеялась иногда, даже пела с девчонками, носамой собой была только с Женькой наедине.

Рыжая Комелькова, несмотря на все трагедии,была чрезвычайно общительной и озорной. То на потеху всему отделению лейтенантакакого-нибудь до онемения доведет, то на перерыве под девичье «ля-ля» цыганочкуспляшет по всем правилам, то вдруг роман рассказывать начнет — заслушаешься.

— На сцену бы тебя, Женька! — вздыхалаКирьянова. — Такая баба пропадает!

Так и кончилось Ритино старательно охраняемоеодиночество: Женька все перетряхнула. В отделении у них замухрышка одна была,Галка Четвертак. Худющая, востроносая, косички из пакли и грудь плоская, как умальчишки. Женька ее в бане отскребла, прическу соорудила, гимнастеркуподогнала — расцвела Галка. И глазки вдруг засверкали, и улыбка появилась, игрудки, как грибы, выросли. И поскольку Галка эта от Женьки больше и на шаг неотходила, стали они теперь втроем: Рита, Женька и Галка.

Известие о переводе с передовой на объектзенитчицы встретили в штыки. Только Рита промолчала: сбегала в штаб, погляделакарту, сказала:

— Пошлите мое отделение.

Девушки удивились, Женька подняла бунт, но наследующее утро вдруг переменилась: стала за разъезд агитировать. Почему, отчего— никто не понимал, но примолкли: значит, надо, Женьке верили. Разговоры сразуутихли, начали собираться. А как прибыли на разъезд, Рита, Женька и Галка сталивдруг пить чай без сахара.

Через три ночи Рита исчезла из расположения.Скользнула из пожарного сарая, тенью пересекла сонный разъезд и растаяла вмокром от росы ольшанике. По заглохшей лесной дороге выбралась на шоссе иостановила первый грузовик.

— Далеко собралась, красавица? — спросилусатый старшина: ночью в тыл ходили машины за припасами, и сопровождали ихлюди, далекие от строевой и уставов,

— До города подбросите?

Из кузова уже тянулись руки. Не ожидаяразрешения, Рита встала на колесо и вмиг оказалась наверху. Усадили на брезент,набросили ватник.

— Подремли, деваха, часок,. А утром была наместе. — Лида, Рая — в наряд!

Никто не видал, а Кирьянова узнала: доложили.Ничего не сказала, усмехнулась про себя: "Завела кого-то, гордячка. Пустьее, может, оттает…"

И Васкову — ни слова. Впрочем, Васкова никтоиз девушек не боялся, а Рита — меньше всех. Ну, бродит по разъезду пенекзамшелый: в запасе двадцать слов, да и те из уставов. Кто же его всерьез-топринимать будет?

Но форма есть форма, а в армии особенно. Иформа эта требовала, чтобы о ночных путешествиях Риты не знал никто, кромеЖеньки да Галки Четвертак.

Откочевывали в городишко сахар, галеты,пшенный концентрат, а когда и банки с тушенкой. Шальная от удач Рита бегалатуда по две-три ночи в неделю: почернела, осунулась. Женька укоризненно шипелав ухо:

— Зарвалась ты, мать! Налетишь на патруль,либо командир какой заинтересуется — и сгоришь.

— Молчи, Женька, я везучая!

У самой от счастья глаза светятся: разве стакой серьезно поговоришь? Женька только расстраивалась:

— Ой, гляди, Ритка!

То, что о ее путешествиях Кирьянова знает,Рита быстро догадалась по взглядам да усмешечкам. Обожгли ее эти усмешечки,словно она и впрямь своего старшего лейтенанта предавала. Потемнела, хотелаодернуть — Женька не дала. Уцепилась, уволокла в сторону:

— Пусть, Рита, пусть что хочет думает!

Рита опомнилась: правильно. Пусть любую грязьсочиняет, лишь бы помалкивала, не мешала, Васкову бы не донесла. Занудит,запилит — света невзвидишь. Пример был: двух подружек из первого отделениястаршина за рекой поймал. Четыре часа — с обеда до ужина — мораль читал: уставнаизусть цитировал, инструкции, наставления. Довел девчонок до третьих слез: нето что за реку — со двора зареклись выходить.

Но Кирьянова пока молчала.

Стояли безветренные белые ночи. Длинные — отзари до зари — сумерки дышали густым настоем зацветающих трав, и зенитчицы довторых петухов пели песни у пожарного сарая. Рита таилась теперь только отВаскова, исчезала через две ночи на третью вскоре после ужина, а возвращаласьперед подъемом.

Эти возвращения Рита любила больше всего.Опасность попасться на глаза патрулю была уже позади, и теперь можно былоспокойно шлепать босыми ногами по холодной до боли росе, забросив связанныеушками сапоги за спину. Шлепать и думать о свидании, о жалобах матери и оследующей самоволке. И оттого, что следующее свидание она может планироватьсама, не завися или почти не завися от чужой воли, Рита была счастлива. Но шлавойна, распоряжаясь по своему усмотрению человеческими жизнями, и судьбы людейпереплетались причудливо и непонятно. И, обманывая коменданта тихого 171-горазъезда, младший сержант Маргарита Осянина и знать не знала, что директиваимперской службы СД за № С219/702 с грифом "ТОЛЬКО ДЛЯ КОМАНДОВАНИЯ"уже подписана и принята к исполнению.