Для того чтобы семья питалась правильно, Галина Михайловнаготовила полезные витаминные салатики: либо терла сырую свеклу и морковь,перемешивала, посыпала сахаром, либо мелко нарезала капусту, которую перетиралас солью. Вика не знала, что она ненавидит больше – сырую свеклу или капусту.Мать заставляла съедать полную тарелку салата, приговаривая, что витамин зимойне даст заболеть. Витамин представлялся Вике пузатым толстощеким колобком, непускающим к ней маленькую хиленькую болезнь вроде насморка с температурой, прикоторой можно не идти в школу, а остаться дома и лежать под одеялом, читатькнижку. Пузатый витамин, раздобревший на капусте и зарумянившийся от свеклы,захлопывал дверь перед насморком, а температуру спускал с лестницы, злораднопотирая коротенькие морковные ручки. Наглым нравом и самоуверенностью витаминнапоминал Вике сестру Нинку.

Одевали девочек тоже экономно, но старшая Стрежина не моглапозволить, чтобы ее дочери выглядели бедными – нет, все должно быть не хуже,чем у людей. И Галина, как хорошая швея, перешивала одно из другого, другое изтретьего; тряпочки старшей сестры превращались в юбку младшей, остатки пледа –в кофточку или аппликации на свитер; из обрезков, принесенных Галиной с работы,вполне могло получиться праздничное платье. Тратя на одежду детей минимумсредств, Стрежина следила за тем, чтобы никто не мог сказать, будто онаэкономит на своих дочерях.

При таком образе жизни Галина Михайловна и Сергей Ивановичоткладывали с каждой зарплаты денежку, которая припрятывалась в квартире, вхитром тайнике, и именовалась заначкой. Денежка росла с каждым месяцем, и уобоих Стрежиных становилось тепло на душе от мысли, что они заботятся о своембудущем и о будущем своих дочерей. На что они потратят заначку в этом будущем,не имело значения – важен был сам факт ее наличия, позволявший им засыпать суверенностью в завтрашнем дне и спать спокойно.

Вика Стрежина росла честной, открытой, доброй девочкой,готовой делиться с окружающими всеми радостями и горестями, новостями изаботами. С кем же было делиться, как не с семьей? Тем более что и матьобязательно расспрашивала дочерей после школы: как прошел день, с кем онииграли, кто из учителей о чем рассказывал… И по утрам – что приснилось ночью, очем думала…

Что происходило в голове Галины Михайловны, как ухитряласьона запоминать кучу детских обид, мелочей, страхов, надежд и радостей, незнала, наверное, даже она сама. Но в нужный момент, как фокусник из коробки,она извлекала необходимое и выстреливала в провинившуюся. Ею, как правило, былаее младшая дочь.

– Глупая курица! – кричала Галина Михайловна,тряся перед Викиным лицом дневником с тройкой. – Думаешь, твой Малежинлюбит троечниц? Нет, не любит! Ты, значит, хотела перед девочками своимипоказаться в новой форме?! Боялась, что будешь бегать, а у тебя штаныразойдутся, как у Прохоровой?! Вот я тебе специально так прострочу, чтобы всеразошлось! Пусть смеются над тобой, раз ты такая дурочка! Все, с сегодняшнегодня никаких ночников в спальне, и попробуй только заной вечером, что из-под кроватимертвый скелет лезет! Выпорю тебя, поняла?! Отвечай – поняла?!

Вывернутые наизнанку, безбожно вытащенные на свет маленькиемысли маленькой Вики тыкались ей же в нос, и она с ужасом вспоминала, как самарассказала маме о Левке, о Прохоровой, над которой смеялся весь класс, а таревела в раздевалке, о мертвом скелете, которого она боялась до дрожи, доколотья в боку, но он, по счастью, сам боялся света, и с ночником Вика засыпаласпокойно.

Нинка в таких случаях обязательно подзуживала мать:вертелась под боком и выдавала какой-нибудь нехороший Викин секретик.

– Мамочка, а еще Вика из тех серебристых кусочков ткани– помнишь, что ей тетя Таня принесла, – юбку для куклы сшила! Для большойкуклы!

– Как из серебристых?! – ахала мать. – Я изних собиралась вставки Нинке в платье сделать, а ты, значит, юбку для куклы…Отец, иди сюда! Посмотри только, ни стыда ни совести у девицы нет… В чемсестра-то на праздник пойдет, не подумала, да? Понятно, лишь бы о своихигрушках печалиться.

Светлым пятном для Вики были редкие визиты дяди Миши,родного брата матери. Он появлялся раз в год, привозил мешок подарков для нее иНинки, одаривал мать красивыми кофтами, а отца – редкими сигаретами, но уезжалровно через сорок минут после того, как входил к ним в дом. Иногда во времяэтих редких визитов Вика ловила на себе его сочувственный взгляд и думала, чтоона, наверное, очень некрасивая, раз дядя так на нее смотрит. То ли дело Нинка– и крепкая, и сильная, и челка дыбом, как у взбесившейся лошади. Взбесившихсялошадей Вика не видела, но представляла очень живо.

Со временем Вика научилась прятать свои мысли, закрыватьсяза семью замками от собственной семьи, но жить в полной изоляции она не могла.Из болтовни за завтраком, из записочек под обложкой дневника мать извлекалаинформацию и снова превращала ее в оружие против дочери. Вика после такойвстряски полностью замолкала на время, но проходили недели – и она отходила,обманывалась дружелюбием матери, фальшивым расположением сестры, внешнейзаинтересованностью отца. И все повторялось по новой.

Не стать злобным закомплексованным подростком, наглухозакрытым от окруж??ющих, ей помог Левка Малежин. Вика никогда не приглашала ксебе гостей: один раз попыталась, и мать с отцом устроили ей скандал («привелаораву! Ты думаешь, мы с утра до вечера горбатимся, чтобы твоих обжоркормить?!»). Но как-то раз в восьмом классе Левка заскочил к ней за домашнимизаданиями и был встречен Галиной Михайловной неожиданно ласково: Малежинаусадили за стол, накормили рыбным супом и прекрасным салатом из кислой капусты,побеседовали по душам. Когда Вика пошла провожать Левку на лестничную площадку,попутно объясняя что-то из задания, он дождался, пока закроется дверь вквартиру, и негромко проговорил, глядя на Вику с непонятным выражением:

– Стрежина… ты извини, конечно… но у вас каждый деньтак?

– Что – так? – не поняла Вика.

– Ну… за столом, и разговоры…

– А, это. Да, не обращай внимания. Мама любит селедку.

– Да при чем здесь селедка?! – вдруг вскипелобычно спокойный Левка. – Я с тобой не о селедке говорю, бестолочь!

Он выхватил у остолбеневшей Вики тетрадь с заданиями, шагнулв приехавший лифт и со всей силы шарахнул кулаком по кнопке первого этажа. Викавсе стояла на месте, недоуменно прислушиваясь к гулу спускающегося лифта.

«У вас каждый день так?» Значит, толстяку Левке, котороговоспитывала одна мама, показалось, что у них, Стрежиных, как-то неправильно?Интересно, почему?

Ответ на свой вопрос она получила на другой день – торопливошла по школьному коридору и вдруг, перед тем как завернуть за угол, споткнуласьо свою собственную фамилию, произнесенную все тем же Левкой.

– У Стрежиной? Да нет, ничего интересного… –неохотно говорил он невидимому для Вики собеседнику. – Предки у неетолько, по ходу, странные какие-то.