– Чем странные-то, а? – спросил звонкиймальчишеский голос, и Вика узнала Левкиного приятеля Дениса Суворова.

– Больные на всю голову, – вдруг бухнул Левкараздраженно. – Ни о чем говорить не могут, только…

О чем могут говорить Викины родители, он не закончил,поскольку сама Вика медленно вышла из-за угла и уставилась на него. Взгляд уСтрежиной был странный, и Левка, покрасневший от стыда, хотел было что-тообъяснить, но маленький нахальный Суворов дернул его за руку и независимопоинтересовался:

– Че встала, Стрежина? Иди, опоздаешь!

Вика прошла мимо них, повторяя про себя слова Малежина.

Больные на всю голову? Ее родители? И Нинка? Как ни странно,она не испытала ни малейшей ярости или обиды из-за слов Левки и сама непонимала, почему. И вдруг, идя по школьному коридору, в котором вопила малышня,Вика осознала, что он прав. Прав! Отец и мать и в самом деле просто больныелюди, и с этим ничего не поделаешь: они уже взрослые, их не вылечить. На Викуснизошло озарение, и все встало на свои места.

Вернувшись домой, она посмотрела на родителей новыми глазамии удивилась самой себе: как же она раньше не понимала? Расстраивалась,переживала, копалась в себе… А все, оказывается, просто.

На следующий день Левка краснел, извинялся, ходил заСтрежиной хвостом, чем заслужил насмешки всего класса, но Вика отмахнулась отнего и велела все забыть и не брать в голову. Она ощущала себя по-другому:словно в один момент прежняя жизнь закончилась и началась новая, неизвестная,но в этой неизвестной жизни все зависело только от нее самой.

Если бы кто-нибудь сказал Вике, что она рассуждает, каквзрослая, Стрежина бы очень удивилась. Она ощущала себя маленькой,незначительной, но при том обретшей броню. «Я не такая, как они», – вотбыла ее броня. «Я не такая, как они».

В семнадцать лет она поступила в выбранный институт, хотяродители ни капли не сомневались, что после школы младшая дочь пойдет работать,как и старшая, – нести деньги в семью, в хитрый тайничок, в дорогую ихсердцу заначку. Но Вика не только наглым образом разрушила их планы, но и вышлаиз-под их контроля, умудрившись договориться, что ее поселят в общежитии. И всамом деле переселилась, и за все пять лет ни разу не переночевала дома. Каждыйее визит в квартиру превращался стараниями родителей в грандиозный скандал, аНинка по-прежнему играла роль подстрекателя. В один прекрасный вечер, когдамать с отцом зашли особенно далеко в своих обвинениях, Вика ушла и больше непоявлялась у родных. Да они и не были ей родными – только дядя Миша.

Сергей Бабкин вышел из квартиры Стрежиных, ощущая себяфонарным столбом. Или чем-то другим, но столь же крупным, устойчивым и пустымвнутри. Главное – пустым внутри, потому что Бабкин не мог понять, как среди техлюдей, с которыми он только что провел сорок минут, выросла девушка, фотографиюкоторой оставил им Липатов.

Бабкин отошел от подъезда, огляделся и направился к облезшейскамеечке на детской площадке. Дождь прекратился, а от скамеечной сырости уСергея всегда был с собой правильный пакет – плотный, широкий, легкосворачивающийся в небольшой квадратик. Он уселся на пакет и достал из кармананесколько фотографий, неохотно отданных ему родителями Стрежиной.

На всех фотографиях у Вики было лицо без улыбки, но немрачное, а скорее зажатое. На групповой институтской фотографии взгляд удевушки был пристальный и такой внимательный, словно она единственная из всехстудентов пыталась за камерой разглядеть фотографа. На снимке шестилетнейдавности у нее еще были длинные волосы.

Бабкин снова вспомнил людей, которые на протяжении получасавизгливо доказывали ему, какая дрянь их дочь и сестра и как много они ей дали.

«Использовала она нас, вот что! Я всю жизнь ее обшивала,уроки с ней делала, советами помогала, а она – с глаз долой, из сердца вон!»

«Ой, Вика всегда была ужасно скрытная. И врала постоянно,даже мне. Ее спросишь о чем-то, а она думает, думает, потом ляпнет что-нибудьне к месту – и смеяться. Ну не дура?»

«Че вы к ней привязались? Найдется – чай, не тысячнаякупюра. Зашибает в своей фирме деньгу большую, вот и придумала хвостом покрутить-повертеть.Мол, и я не хуже других, по египтам-турциям поездила! Нет чтобы родителямподкинуть… Стерва она! Че ты шикаешь-то на меня – неправда, что ль? Ну. Вот ине шикай».

Галина Михайловна и Сергей Иванович не знали о своей дочерировным счетом ничего – ни о друзьях, ни о личной жизни, ни о работе… Бабкинсмотрел на них, пытаясь найти хотя бы внешнее сходство с дочерью. И оносуществовало: Викин отец щурил карие глаза в точности, как сама Вика на снимкеАнтона Липатова; волевой подбородок выпячивала вперед мать, светловолосая, каки обе дочери; у старшей сестры была та же линия скул, бровей, такой женебольшой прямой нос. Но как же перетасовались их черты, чтобы получилось невторое подобие Галины и Сергея, а Вика Стрежина, сбежавшая из селедочного ада всемнадцать лет…

Он засунул фотографии обратно во внутренний карман. Откуртки пахло жареным луком.

Бабкин встал и собрался свернуть пакет, когда от подъездаего окликнули. Обернувшись, он увидел сестру Виктории, обходящую лужи наасфальте. Она была в тапочках и спортивном костюме, в котором встретила его вквартире, и Сергею пришло в голову, что для нее, должно быть, это практически«выходной» наряд.

– Я вам кое-что сказать хотела, – заявила она,подойдя и вызывающе глядя на него. – Вот вы подумали, что мы все такиеплохие, Вику не любили! Подумали, чего уж тут! А, между прочим, ваша Вика исама была хороша!

«Разница у них в два года, – вспомнил Бабкин, глядя наопухшее лицо. – Всего в два года…»

– Мать пыталась с ней помириться, звонила ей, хотелапо-хорошему поговорить, по-людски! – продолжала Нина. – А Вика знаетечто ей заявила? Я знаю, я-то слышала. Сказала, пусть мать не беспокоится о ней.Можете себе такое представить, а? К ней – с добром, а она – как оплеуху поморде!

Сергей бросил взгляд на покрасневшее лицо Нины, и ему вголову пришла мысль, что не только из-за матери так не любит она младшуюсестру.

– Когда вы с ней встречались? – спросил он наугад,не думая.

Нина запнулась, зло скривила губы.

– Ну встречалась, и что такого? Полгода назад. Я приехала,тоже по-человечески хотела, – распаляясь, она повысила голос, –пообещала, что все верну, могу даже и с процентами! Что я – дрянь какая иливоровка, чтобы мне не верить? Да я ее маленькую от всех во дворе защищала,горой за нее стояла, шишки получала! А она мне копейки не дала! Нисколечко!Денег родной сестре на шубу пожалела!

– И что она сказала?

Лицо Нины Стрежиной внезапно исказилось так, что Бабкинустало не по себе.

– Сказала, что от меня луком пахнет, – зловыплюнула она. – Чтобы я на нее не дышала! Стерва. Поделом ей, если башкусвернет.