— Боитесь собак? — раздался чей-то насмешливый голос.

— Не боюсь, — Никита, загипнотизированный клыкамикавказца, был не в состоянии даже посмотреть на неожиданного утреннегособеседника. Но уж не Толик, точно: голос был женским.

— Да ладно вам… Сейчас приведем мальчика в чувство.

«Приведем мальчика в чувство» — интересно, к кому этоотносится? К Джеку или к нему самому? Ответом на вопрос был легкий свист,отдаленно напоминающий художественный. Джек повернул на свист косматую голову,но рычать не перестал.

В любом случае Никита получил передышку.

Теперь можно было рассмотреть неожиданную спасительницу.Неожиданную во всех смыслах: это была та самая брюнетистая овца, с которой онстолкнулся в ванной вчерашним вечером. Но теперь овца вела себя отнюдь непо-овечьи. Она присела на корточки и постучала по земле кончиками пальцев. Инегромко рыкнула — Никита даже опешил от неожиданности. А Джек… Джек, очевидно,тоже испытал сходные эмоции. Во всяком случае, напрочь позабыв о Никите, ондвинулся к девушке. Несколько секунд они смотрели друг на друга, но сути мизансценыНикита так и не понял: место ему досталось не слишком удачное, только илицезреть, что куцый хвост кавказца и упрямый лоб девчонки.

Этот-то упрямый лоб и сделал свое дело: Джек пересталрычать, тихонько заскулил, а потом случилось и вовсе невероятное. Пес,созданный для того, чтобы рвать на части зазевавшегося обывателя, подошел кдевушке и ткнулся мордой ей в лицо.

И облизал его.

Брюнетка восприняла это как должное: она улыбнулась ипотрепала Джека по загривку. А потом послала такую же улыбку Никите.

— Вот и все, — сказала она.

— Лихо, — только и смог выговорить Никита. —Вы всегда так умело договариваетесь?

— Всегда… С собаками — всегда. Не подбросите меня догорода?

— До Питера?

— А что, поблизости есть еще какой-нибудь город?… ДоПитера.

Ого, очевидно отношения с Толяном не так безоблачны, еслиона выскочила из постели в такую рань и решила покинуть дом. Ведь Никита схозяйским «мерсом» мог и не подвернуться…

— Конечно. Буду рад.

Радость было сомнительной, а вот любопытство — самым настоящим.Неприкрытым и искренним. Не так часто увидишь девицу, легко и без единоговыстрела справляющуюся с волкодавами.

— Вас как зовут? — спросил Никита, едва ониминовали церквушку на горе.

— Это важно?

— Да нет… Просто я подумал…

— Джанго.

Это было похоже на собачью кличку. Настолько похоже, чтоНикита едва не выпустил руль и искоса взглянул на свою неожиданную спутницу.

— Не понял… Как?

— Джанго.

— Диковинное имя.

— Да уж какое есть…

А ведь ей, пожалуй, идет! Идет эта дерзкая кличка ссомнительным "о" в окончании. Идет — коротко стриженным темнымволосам, едва — прикрывающим че??еп; идет — черной футболке, сквозь которуюпросматривается маленькая грудь с крупными горошинами сосков; идет — бледнымзапястьям с полудетскими кожаными амулетами; Идет — четкому мальчишескомупрофилю.

Профиль и правда был четким, и только теперь Никита понял,почему вчера ему на ум пришло это слово — «врасплох». Джанго была хороша и присвете дня, но овечьей красотой здесь и не пахло. То есть она хотела, чтобыпахло, вот именно — хотела. Она хотела прикинуться овцой — для всех безисключения. Кроме разве что зеркала, перед которым можно было расслабиться ипоказать свое истинное лицо — умное, волевое и бесконечно вероломное. Что-топодобное могли на пару слепить Мариночка с Экой, а здесь, пожалуйста, —все в одном флаконе. Но Джанго не повезло: в зеркале по дза держа лея Никита,который и увидел то, что не должен был видеть… А как играючи она справилась скавказцем! Не-ет, такая девушка вряд ли может кому-то принадлежать, тем более —вшивому охраннику вшивого загородного дома.

— Вы дрессировщица? — аккуратно поинтересовалсяНикита.

— А что, похожа?

— Ну, в общем…

— Нет, я не дрессировщица. Хотя… В некотором роде…

В некотором роде! Да ты создана для того, чтобы укрощатьжизнь. И все, что сопутствует этой жизни, — собак, людей, первый снег,ветер над заливом, журнал «Вопросы культурологии» с квелым эссе о ГийомеНормандском…

— А вы — шофер хозяина дома… Я правильно поняла?

— Верно, — не стал отпираться Никита.

— Говорят, он недавно женился…

— Говорят.

— На молодой девушке, — голос Джанго вдруг сталглуше, и в нем отчетливо проскользнули влажные, частнособственнические нотки.

— Он и сам еще не старый…

— Да… Не старый, — она тотчас же укротила голос,как укротила собаку десять минут назад. Теперь в нем не было ничего, кромевежливого равнодушия.

— А вы знакомы? — Никите не стоило задавать этотвопрос, и все же он не удержался.

— С кем?

— С Окой Алексеевичем… Или с его женой…

— Не имею чести.

Как же, как же, не имеешь чести! Эта честь и яйца выеденногоне стоит, за эту честь ты и гроша медного не дашь, вон как ноздри раздуваются!

— Значит, вы подружка Толика? Только теперь онаповернулась к нему. И смешно сморщила нос.

— А что, не похожа?

— Нет, — честно признался Никита. — Ужслишком для него хороши.

— Я тоже так думаю… А для вас?

— Что — для меня?

— Для вас — не слишком?

Уж не флиртовать ли она с ним надумала? Ха-ха, сначалахозяйская Мариночка, теперь вот странная девушка по имени Джанго… Прямопаломничество какое-то… Хадж, ей-богу. К Никитиному сердцу, подозрительносмахивающему на отполированный вечностью священный камень Кааба. То ли украсивых девушек под занавес лета плавятся мозги, то ли тип прянично-латинскогоминдалевидного любовника популярен гораздо больше, чем Никита предполагал.

— Для вас — не слишком? — она все еще ждалаответа.

— И для меня — слишком.

— Да вы не волнуйтесь так, — с готовностьюрассмеялась девушка. — Никто не собирается вонзать клыки в вашу семейнуюжизнь.

Никита перехватил цепкий взгляд Джанго, устремленный на егослегка потертую, слегка сморщившуюся от потерь обручалку.

«А никто и не волнуется, дорогая, никто особенно и неволнуется… Разве что твой взгляд настораживает — из их придонного карего илатак и прет едва заметная желтизна: почти такая же, какая была в глазах у псины,которую ты приручила…»