— Могу ли я, полковник, быть вам чем-нибудь полезен? —спросил он, делая ударение на «вам».

— Разумеется, капитан. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказалинам о том, как вы провели сегодняшнее утро, — попросил Уэстон.

Маршалл явно ждал этого вопроса с самого начала беседы.

— Я позавтракал внизу, как обычно в девять. Потом япросмотрел газеты, а затем, как я уже и говорил, поднялся в номер к жене иувидел, что ее нет. Я пошел на пляж, встретился там с мсье Пуаро и спросил унего, не видел ли он Арлены. После этого я искупался и вернулся в отель. Было,наверное, без двадцати минут одиннадцать… Даже точно, было без двадцатиодиннадцать: по возвращению в отель я посмотрел на висящие в холле часы. Яподнялся к себе в номер, но его убирала горничная. Я попросил ее закончитьпоскорее, потому что мне надо было напечатать несколько писем, и я не хотелпропустить почтальона, чтобы отправить их. Я опять спустился, обменялся в баренесколькими словами с Генри и вновь поднялся к себе. Было без десятиодиннадцать. Я напечатал письма, просидев за машинкой до без десяти двенадцать.Затем я переоделся в теннисный костюм. Мы договорились играть в полдень ипопросили не занимать корт…

— Уточните, кто это «мы», пожалуйста.

— Миссис Редферн, мисс Дарнли, мистер Гарднер и я. Я вышелиз отеля ровно в двенадцать. На корте я встретил мисс Дарнли и мистераГарднера. Миссис Редферн присоединилась к нам несколькими минутами позже. Мыиграли в течение часа. И когда я вернулся в отель, я… узнал эту страшнуюновость.

— Благодарю вас, капитан Маршал. Из чистой формальности мнепридется спросить у вас, может ли кто-нибудь подтвердить, что вы печатали намашинке у себя в номере с без десяти одиннадцать до без десяти двенадцать?

— Вы, похоже, считаете, что я убил свою жену? — ироническиулыбнулся Кеннет Маршалл. — Так… На этаже убирала горничная. Она должна быласлышать стук моей машинки. К тому же, есть сами письма. Я был так потрясен, чтозабыл бросить их в ящик. Я думаю, что они тоже являют собой доказательство…

Он вынул из кармана три письма и добавил:

— Их содержание довольно конфиденциально, но я полагаю, чтомогу рассчитывать на скромность полиции. Вы найдете в них длинные перечни цифри несколько замечаний финансового порядка. Если вы поручите одному из вашихсотрудников снять с них копии, у него уйдет на это не менее часа.

Он немного помолчал, потом спросил:

— Я надеюсь, что вы удовлетворены?

— Поймите, что мы вас ничуть не подозреваем, — сказалполковник Уэстон самым любезным тоном. — Все обители острова должны будут,подобно вам, дать отчет о том, что они делали сегодня утром с десяти сорокапяти до одиннадцати сорока.

— Я понимаю.

— Еще одна вещь, капитан. Вам известно, распорядилась ливаша жена своим имуществом, и если да, то как?

— Я не думаю, что она составила завещание.

— Вы в этом не уверены?

— Вы сможете получить точные сведения, обратившись к ееповеренным в делах: фирма Баркетт, Маркетт и Эплтон на Бедфон Сквере. Онизанимаются ее контрактами и вообще всеми ее доходами. Но я почти уверен, что унее не было завещания. Я помню, как она однажды сказала, что от одной мысли онем она холодеет от страха.

— Если она не оставила завещания, то все унаследуете вы вкачестве ее мужа?

— Видимо, да.

— У нее не было близких родственников?

— Я не знаю. Во всяком случае, даже если они у нее и были, онао них никогда не упоминала. Она осиротела еще ребенком, а сестер и братьев унее не было.

— К тому же, она, наверное, мало что могла завещать?

— Вы ошибаетесь, — флегматично ответил Кеннет Маршалл. — Двагода тому назад, ее старый друг сэр Роберт Эрскин оставил ей большую частьсвоего состояния. По-моему, что-то около пятидесяти тысяч фунтов стерлингов.

Инспектор Колгейт, не произнесший ни слова за весь разговор,казалось внезапно проснулся.

— Но в таком случае, капитан Маршалл, ваша жена была действительнобогатой женщиной!

— Я так думаю.

— И вы говорите, что, несмотря на это, она не составилазавещания?

— Она была крайне суеверна. Я говорю вам то, что знаю, ноэтот вопрос нужно задавать ее поверенным в делах.

Наступило молчание.

— У вас больше нет ко мне вопросов? — спросил Маршалл.

Уэстон отрицательно покачал головой, проконсультировалсявзглядом с Колгейтом и ответил:

— Нет.

Затем он встал и сказал:

— Позвольте мне, капитан, вновь выразить вам мое глубокоесоболезнование.

Несколько удивленный, Маршалл коротко поблагодарил его ивышел.

После его ухода трое мужчин переглянулись.

— Любопытный человек, — заметил Уэстон. — Любителемпоговорить о себе его не назовешь. Что вы думаете о нем, Колгейт?

— Здесь трудно сделать какой-либо вывод. Он флегматик. Придаче показаний люди такого склада всегда производят плохое впечатление, ипоэтому полиция иногда бывает к ним несправедлива. Им есть, что сказать, но имтрудно говорить. Они ничего не могут с собой поделать. Помните, при какихобстоятельствах приговорили Уоллеса? Улик против него не было, но присяжныезаседатели оказались настроенными против него, ибо не могли согласиться с тем,что муж, потерявший жену, так спокойно говорит об этом.

Уэстон повернулся к Пуаро, желая узнать его мнение.

— Что вам сказать? — Пуаро беспомощно развел руками. — Сэтим человеком создается впечатление, что находишься в компании с сейфом. Онвыбрал себе роль: он ничего не видел, ничего не слышал и ничего не знает!

— В отношении мотивов, у нас есть из чего выбирать, —продолжал Колгейт. — С одной стороны ревность, с другой — деньги. Конечно, мужподозрителен. О нем приходится думать в первую очередь. Если будет доказано,что он знал об отношениях между своей женой и этим молодчиком…

Пуаро не дал ему договорить.

— Я думаю, что он знал.

— Почему вы так решили?

— А вот почему. Вчера вечером, поговорив с миссис Редферн наскамейке, я пошел в отель и по дороге увидел миссис Маршалл и Патрика Редферна.Спустя две минуты меня нагнал Маршалл. Он ничего мне не сказал, и его лицоказалось, как обычно, высеченным из камня. Но он был заметно бледен. Я ручаюсь,что он знал.