Надо запечатлеть такого красавца. Кот замер, как будтопонял, что его будут фотографировать, а потом направился к очкастой девице ивспрыгнул на диванчик рядом с нею. И тут раздался такой вопль, что всеповскакали с мест. Девица буквально билась в истерике. Это она кота такиспугалась? Вот ненормальная! К ней уже спешил мужчина в фартуке, примчаласьофициантка и унесла кота. Мужчина объяснялся с очкастой. Она швырнула на столикденьги и, подхватив свои бумаги, вылетела вон.

Мужчина что-то громко сказал по-немецки, и все посетителирассмеялись. Элле было жалко, что она не поняла его слов. Наверное, он как-тосолоно пошутил по поводу истерички… А вот и мой гуляш, с удовольствием подумалаЭлла. Едва она отпила глоток вина, как к ней вдруг подошел мужчина, тот,среднеевропейского типа, и что-то спросил по-немецки. Она подняла глаза,улыбнулась, развела руками: не понимаю, мол. Но вдруг больно сдавило сердце.Она еще ничего не успела осознать…

— Элюня, ты меня не узнаешь?

— Витька! Витечка! Откуда ты?

— Господи, Элюня, ты совсем не изменилась!

Дай я хоть обниму тебя!

А он изменился, ах как он изменился! Он был совсем взрослыйи какой-то высохший, тощий.

Похож на алкаша в завязке, мелькнуло почему-то в голове уЭллы.

— Что, постарел? — усмехнулся он, видимо поняв еемысли.

— Нет, просто похудел очень.

— А ты цветешь… Красивая… Господи, Элюня, вот где Богпривел встретиться!

Он сел напротив:

— Элюня, Элюня, как же я рад тебя видеть!

— И я, — пробормотала Элла. Она была слишкомрастеряна, чтобы просто радоваться.

— Скажи, ты что в Вене делаешь?

— Я приехала.., к матери…

— Она теперь тут живет?

— Да.

— А моя мать умерла.

— Я знаю. Бабушка тоже умерла, и китобой, и папа… А тычто тут делаешь?

— Живу, я тут живу. Уже шестой год… Я искал тебя,Элюня, но не нашел… Ты не отвечала на мои письма, я уж черт знает что думал, яне знал, что тебя в Москву насовсем увезли.., думал, так… на время. Я ведьтогда к тебе в Москву ехал, когда меня взяли…

— Я знаю. Я не могла тогда ничего.., я в больницележала, у меня внематочная была и осложнения… А писем я не получала.

— Элюня, ты ешь… — грустно улыбнулся он. — Гуляшздесь вкусный.

— Витька, как странно, что все тут оказались…

В Вене… И мама, и ты.., из прошлого…

Он взял ее руку. Поцеловал каждый пальчик — А мое кольцо неносишь?

— Нет. Ворованное добро впрок не идет. Его украливместе с драгоценностями бабушки Тони.

Бабушка Женя тогда так и сказала — что ворованное, чтоконфискованное добро впрок не идет…

— Не простила меня?

— Не в этом дело. Просто ты меня бросил в самый трудныймомент. Может, если бы ты не спер тогда бумажник…

— Знаешь, Элюня, у меня было время надо всем этимподумать, но судьба есть судьба… Может, если бы я не спер тот бумажник, вся мояжизнь сложилась бы по-другому… Я ведь завязал, Элюня; Совсем!

Я теперь добропорядочный человек, у меня свое дело, семья,дети… А у тебя есть семья?

— У меня нет семьи и не может быть детей после тойистории, — довольно жестко проговорила Элла. — А чем ты занимаешься?

— Я ювелир. И притом высококлассный.

— Пустили козла в огород, — усмехнулась Элла.

— Да нет, — улыбнулся он. — Просто я на зоневстретил одного мужика, он тоже был ювелир, но по образованию минералог, онвсе-все знал о драгоценных камнях и рассказывал о них такие сказки и поэмы, чтоя заразился… Потом мы вместе были на химии. Его бросила жена, сын не желалиметь с ним дела, и он отнесся ко мне как к сыну.

Потом мы с ним работали в одной кооперативной фирме, он училменя. У меня оказались способности к этому делу. Потом он уехал к сестре вИзраиль — а я женился на его племяннице и тоже уехал за ним. И мы вместеоткрыли свое маленькое дело, оно стало быстро расти — и вот теперь у негобольшая фирма, а у меня венский филиал… Я небедный человек, и у меня чистаясовесть. Вот так, Элюня! Ну а ты?

— Я юрист, Витя, занимаюсь авторским правом.

— Это не скучно?

— Да нет. Иногда бывает ой как весело! Живу одна…

И вдруг она поняла, что не может и не хочет оставаться вэтом городе.

— Витька, ты можешь кое-что для меня сделать?

— Все, что скажешь! — горячо откликнулся он.

— Помоги мне поменять билет, я по-немецки ни в зубногой, говорить с матерью на эту тему не могу, а если поставить ее перед свершившимсяфактом…

— Ну это как нечего делать! У тебя билет с собой?

— Нет, он дома.

— Значит, завтра?

— Если можно!

— А почему ты вдруг решила? Из-за меня?

— Нет, из-за нее! Но главным образом из-за себя! Мне унее душно! Я тут всего два дня…

— А приехала на сколько?

— На месяц!

Он расхохотался:

— Ничего себе, это за два дня она так успела тебядостать?

— Я не хочу об этом говорить…

— Хорошо! Но ты можешь на меня рассчитывать. Толькоимей в виду, что, например, на завтра или послезавтра билетов может просто небыть…

— Я понимаю.

— Замечательно, Элюня, но я хочу Тебя тоже попроситькое о чем.

— Слушаю!

— Давай завтра побудем вместе, а? Я покатаю тебя поокрестностям, мы погуляем, поговорим…

— Хорошо! Но сначала билет.

— Как скажешь. Где мы встретимся? Ты где живешь?

— Ватмангассе.

— Где это?

— Тринадцатый бецирк.

— А! Хочешь, я за тобой заеду? Ну, скажем, в половинедесятого? — — Хорошо. Запиши мой телефон.

— И ты мой. С ума сойти, Элюня… Сколько ж мы невиделись?

— Двадцать лет, всего ничего. Знаешь, Витька, я иногдапредставляла себе нашу встречу…

— И я…

— Но что это будет так… И в Вене… Странно, да?

— Знаешь, я уж давно перестал удивляться.

Жизнь еще и не такие сюрпризы подбрасывает.

Но мне все-таки надо еще это осмыслить. Если бы этаполоумная не испугалась кота, я бы мог тебя просто не заметить. А оназавизжала, я оглянулся и… Как в кино…