Он умолк, глаза выжидательно следили за Томасом. Томас послеминутного колебания указал место у костра в двух шагах от себя, где ветер дулот него. Горбун, часто кланяясь, разом потеряв наглый вид, смиренноприблизился, осторожно сел.

— Доставай костяшки, — велел Томас.

Горбун послушно сунул руку под полу жилета, а когда вытащил,пальцы сжимали такую огромную кружку, выточенную из слоновой кости, что Томасневольно изумился, как там помещалась, и почему не оттопыривалось. Горбунпотряс стакан, собирался выбросить содержимое на землю, но Томас властнопротянул ладонь:

— Дай-ка сюда!

— Как будет угодно рыцарю...

Стакан оказался тяжел, как только его и поднимает этот спейсами, а кости, которые высыпал себе на ладонь, были горячие и тяжелые, будтоих недавно выхватили из адского горна. Грани светились оранжевым светом. Томасупочудились смутно просвечивающие колдовские знаки. Он трижды перекрестил этигнусные сарацинские штучки, которые немало головной боли доставиликрестоносцам, прошептал начало молитвы Пресвятой Деве, лишь тогда ссыпал обратно,потряс, глядя на странного горбуна, рывком высыпал на каменную плиту.

Костяшки с сухим пощелкиванием разбежались по всему камню.Томас удовлетворенно улыбнулся. Он знал, что верная рука не подведет и на этотраз, как не подвела в день жаркой и кровавой битвы за Антиохию, когда за час досражения он выиграл коня у сэра Дугласа, доспехи у сэра Тревера Болотного,золотую уздечку у сэра Триптонома, а доблестного, но неудачливого сэра Крис деБурга оставил вовсе голым.

— Две пятерки и шестерка, — заявил он. — Чтозначит верная рука и верность Пресвятой Деве. А что покажет твоя сторона?

Горбун угрюмо собрал кубики в стакан, долго тряс. Глаза еготревожно поблескивали. Томасу почудились страх и колебание. Наконец ночнойгость решился, кубики с прежним веселым стуком разбежались по камню, замерли,уставившись в звездное небо белыми боками с черными точками.

— Две пятерки.... И шестерка, — проговорил он соблегчением. — Фу... Выходит, удача тоже может помочь бедному иудею.

Томас уязвлено нахмурился. Удача существует лишь для слабых,ленивых и неумных. А сильные презирают удачу, предпочитают успех, что достойнеемужчин.

Он метнул кости. Две шестерки и пятерки! Улыбаясь, он жестомпригласил черта, а это наверняка он, вон какие пейсы, повторить попытку.Хмурясь, горбун нервно жевал губу, длинный нос подергивался как у суслика.Наконец решился, осторожно высыпал кости на середину камня.

У Томаса дернулось сердце. Две шестерки и пятерка!

— Ну, — сказал он, — трижды такое чудо неповторяется. Поглядим, что даст судьба в этот раз...

Но на душе было холодно, он чувствовал ледяное дыхание беды.На всякий случай перекрестил кости, перекрестил стаканчик, еще бы святой водойсбрызнуть, на всякий случай подержал над рукоятью своего меча, где был гвоздьиз креста Господня... когда-то был, и, под пристальным взглядом незнакомца —держись, нечисть! — со стуком опрокинул кружку на камень. Звонко щелкнуло,мелкий осколок просвистел по воздуху. Горбун даже отпрянул, слышно было, как вотьме щелкнуло о дерево.

Томас не успел поймать взглядом раскатившиеся кубики, какгорбун просветлел лицом, уже окрепнувшим голосом сказал укоризненно:

— Ты великий воин, но зачем же стаканчик ломать?.. Воти выпало по силе, а не по...

Томас застыл. Все три кости замерли, на белых квадратикахсиротливо чернело по одной черной точке. Уже обречено смотрел как черт небрежновстряхнул костяшки, неспешно высыпал, с гадкой улыбкой превосходства глядярыцарю в глаза. Какая бы мелочь не выпала, все равно будет больше...

Челюсти Томаса стиснулись так, что превратились в одноцелое. Черту мало победы, еще и поглумился напоследок: все три шестерки!

Горбун поднялся, стаканчик и кости мгновенно исчезли. Томасуспел подумать в бессильной ярости, что наплевать бы на все условности,схватить эту мразь за тонкую шею, давануть так, чтобы сладко захрустели кости,а то и шмякнуть с размаха о дерево...

...но лишь вздохнул, только эти условности делают человекачеловеком, как повторяет калика, а горбун тем временем отступил к коням, вглазах было все еще опасливое выражение, явно читал рыцаря по глазам, и дажекогда нащупал уздечку коня, лицо еще дергалось от страха.

— Какая удача, — сказал он торопливо, —теперь я поскачу вперед...

— Скачи, — сказал Томас с ненавистью, —скажи, я иду.

— Да уж... предупрежу. Чтобы встретили...

Из-под ног горбуна вспыхнул адский огонь. На Томаса пахнулозапахом горящей смолы и серы, и чужак вместе с конем исчез в этом пламени.Томас успел услышать жалобный крик коня, только сейчас понявшего, что хозяинего предал, подло проиграл в презренные кости.

Когда огонь исчез, Томас тупо уставился на черное обугленноеместо. Чувство вины сдавило грудь, дыхание остановилось. В середине кругалежали обугленные кости, конский череп. Пустые глазницы смотрели с немымукором.

Он не знал, сколько так простоял в оцепенении, очнулсятолько от треска кустов. Олег ломился напролом, как сытый медведь. Его конь,ломая кусты, ломанулся навстречу, слышно были сочные хлопки в темноте, каликачто-то бормотал, успокаивая, а конь, похоже, жаловался на знатного рыцаря.

Олег вышел в слабо освещенный круг, лицо было сумрачное.Покосился на груду костей:

— Да, перед дорогой надо набить требуху... Неизвестно,покормят ли там, куда лезем... Но все-таки коня зря сожрал.

Томас съежился, чувствуя себя распоследним подлецом насвете. С трудом удержался от желания опустить забрало, чтобы не видетьпронизывающих зеленых глаз. Калика свистнул, его конь осторожно приблизился,обойдя Томаса по большой дуге. На его железную фигуру косился с опаской иосуждением.

— Это был черт, — проговорил Томас глухо. —Заморочил, напустил искушение, ввел в... э-э... искус. И выиграл нечестно.

Калика потянул носом, прислушался, веки опустились,отгораживая глаза от мира. Проговорил медленно:

— Не чую магии... И колдовства нет... Увы, сэр Томас.Нечестивые чары ты бы рассеял своими молитвами. Тот, кто с тобой играл, выигралчестно.

Томас вспыхнул:

— Это был старый такой иудей! Они все к старостичертями становятся.

— Пусть черт. Но играл без колдовства. Обидно, да?

Зубы скрипнули, с такой силой Томас стиснул челюсти. Лучшебы черт выиграл колдовством, не так унизительно. Нет стыда честному игрокупродуть обманщику. А так... И слабое утешение, что черт мог обучаться игребольше лет, чем жили все Мальтоны вместе взятые.

Он все еще ожидал занудной проповеди о пагубности игры вкости, осужденной даже церковью, но калика лишь сдвинул плечами: