— Здесь и заночуем.

Конь Томаса взглянул влажными благодарными глазами. С удилпадали желтые клочья пены, а брюхо было в мыле. Хотя вскачь не пускались, но ишагом везти рыцаря в полном вооружении мог далеко не всякий конь, не всякий.

Томас слез нехотя, злое нетерпение дергало во все стороны.Он ждал, что калика расседлает коней, разожжет костер, но тот сказалнаставительно:

— Ты давай... Обустройство любого королевства идет сочага. А то у нас рассуждают, как обустроить Русь, а сами с печи не слезают. Яже пройдусь, погляжу.

— Что-то случилось? — спросил Томаснастороженно. — Если по нужде, то давай, не стесняйся. Только отойди вон ктем кустам, чтоб ветер был отсюда.

Калика загадочно усмехнулся, отступил к деревьям и бесшумнослился с сумерками. Томас выругался. Попробовал бы, дикарь лохматый, ходитьтак, чтобы веточка не хрустнула, когда на плечах доспехи весом с наковальню!

Стреноженные кони мирно щипали траву, почти невидимые втемноте, Томас их ощущал только по здоровому запаху. Сам он разогревал у костраломти мяса, насадив на тонкие прутики, предавался размышлениям. Когда задеревьями послышался треск, он уже знал, что калика топает нарочито, чтобы онсдуру не выстрелил из арбалета. Забыл, видать, что арбалета не захватили.

— Что-нибудь отыскал? — спросил он.

Из темноты послышалось:

— А разве я что-то потерял?

Он вышел к костру, огромный и взлохмаченный, словно вглубине схватился с баньши или хотя бы с троллем, сел прямо на землю. Томаспротянул прут с ломтиками жареного мяса.

— А чего ж уходил так далеко?

— Да так... Подумать надо было.

Томас фыркнул:

— А здесь?

— А здесь то ты, то кони. А там тишь, животного теплане чуешь. Мыслится лучше, чуется, вчувствывается...

— И что... начуял?

Олег долго жевал, а когда в руках остался только голыйпрутик с еще горячими капельками жира, хладнокровно ответил:

— А ничего.

Томас взвыл от разочарования:

— Стоило ли ходить так далеко? Ничего не чуять можно издесь.

Олег взглянул коротко, легкая усмешка коснулась губ и сразуисчезла.

— Ты прав, герой. Но я схожу позже. Не все птицызаснули, крот шел

под землей слишком близко, какой-то дурной барсук вышел изноры, что-то копал. Когда все утихнет, пойду пощупаю что и как течет по свету

Когда за ним снова без звука сомкнулись кусты, Томаспоспешно отогнал мысли о колдовских деяниях, с обнаженным мечом на коленяхприготовился бдить до его возвращения. Костер полыхал жарко, оранжевые языкипламени плясали над багровыми углями, что еще сохраняли очертания поленьев, ноуже жутко и багрово светились насквозь, Томас вздрогнул, когда из пламенивнезапно выглянула перекошенная харя, взгляд был ненавидящий, тут же всеисчезло. Томас сидел с бешено бьющимся сердцем, приходил в себя, а языки огнястали багровыми, угли трескались и выбрасывали искры, те зло шипели, затем впламени снова промелькнуло чужое лицо. Томас начал всматриваться, подавивдрожь, лица сменяли друг друга с такой быстротой, что не успевал рассмотреть,это не то, когда смотришь в облака и видишь неспешных чудовищ, замки, подъемныемосты, верблюдов, сарацинские шатры — в пламени метались злобные твари,толкались, спеша рассмотреть его, запомнить, а то и дотянуться прямо оттуда...и Томас с жутким холодком осознал, что сквозь этот костер он зрит пламя ада, атам видят его, сидящего на земле у простого честного костра!

Он отодвинулся, пробормотал молитву Пречистой. Рукивздрагивали, по спине поползла струйка пота. Губы похолодели, едва выговаривалитрудные слова молитвы, хотя этих слов было всего три, дальше Томас всякий раззабывал.

Красное полено, с треском рассыпалось на горку светящихсяизнутри камней, оглушительно хлопнуло, багровые угольки как рассерженные пчелыметнулись со злым шипением. Вспышка ослепила, он на миг закрыл глаза, даже подопущенными веками плавали широкие красные пятна. Поспешно протер глаза, неподожгли бы разлетевшиеся искры траву, как вдруг услыхал негромкоепокашливание.

В двух шагах стоял не то горбун, не то гном. Лохматый,грязный, с грубым лицом простолюдина, он пытался выглядеть доброжелательным, ноТомас ясно видел подлость во взгляде и низость в перекошенной роже. Даже одетстранно: кожаные портки, добротные сапоги, но жилет из толстой кожи наброшенпрямо на голое тело. Грудь настолько заросла черными волосами, что в ней наполовинузатерялся амулет, явно нечестивый. Уши острые, почти нечеловеческие, глазанавыкате смотрят нагло, а в шапке черных, как смоль, волос можно свить гнездо.Или спрятать рога. Томас с отвращением смотрел

на длинный горбатый нос, что нависал над верхней губой, а тав свою очередь карнизом нависала над нижней, ибо подбородка почти не было.

— Хороший костер, сэр Томас, — проговорил горбуносторожненько.

Томас рассматривал его хмуро, отвечать не спешил. То, чтоего знают, не удивительно: не так уж и далеко отъехал. К тому же простолюдиндолжен знать знатных рыцарей. А если это черт, все равно раздражение при виденаглой хари подавляет чувство беспокойства. Никто не смеет смотреть так нагло,с затаенной усмешечкой, как будто знает, что у собеседника что-то расстегнуто,но сообщить не спешит, пусть увидят и другие.

— Неплохой, — буркнул он.

Синие глаза смотрели холодно, к костру не приглашал: самнапросится, по роже видно. Из земли ли вылез, или же из костра: уж больновспыхнуло... Томас потянул ноздрями, от горбуна попахивало серой.

Горбун переступил с ноги на ногу:

— Сэр Томас, когда под рукой нет меча — рыцарьхватается и за простую палку! Я мог бы подсказать то, что ищет и не находиттвой друг... довольно знающий, надо признать.

Сердце Томаса подпрыгнуло. Он быстро взглянул в ту сторону,куда ушел Олег. Вот бы в самом деле поднести подарочек этому зануде:возвращается, а Томас спокойно так указывает дорогу, по которой можнопробраться в глубь преисподней!

— И что взамен? — спросил он сдержанно. —Душу, конечно?

Горбун всплеснул руками:

— О, зохен вей, зачем так сразу? Игру начинают помаленькой.

Томас огрызнулся:

— Сам знаю. Но что у вас, чертей, считается маленькой?

— О, сэр Томас...

— Ну-ну, говори.

— Я ставлю дорогу против вон того великолепного коня...

— То чужой конь, — предупредил Томас. — Можноиграть только на белого.

— Тем лучше, — приятно изумился горбун. —Настоящий королевский конь. Я о таком даже помыслить не смел...