Макдональд сказал твердо:

— Мой сюзерен, вы не должны ехать один.

Томас возразил:

— Я не один.

Макдональд с сомнением посмотрел на Олега. Дикарь в зверинойшкуре, с длинными рыжими волосами, что падают на плечи, неопрятная бородка.Дикарь не выглядит достойным спутником молодому королю. Пусть даже, какговорят, помог доблестному Томасу в битве с демонами. Хотя такой большенавредит, чем поможет.

— Пусть вдвоем, — сказал он упрямо, — но идвоим опасно...

— Нас не двое, — ответил Томас звучно. Онвыпрямился, молодой и красивый, хлопнул железной ладонью по рукоятимеча. — Со мной Шлеморуб, а также мой боевой конь, которому нет во всейБритании соперника. Нас четверо, а если считать и дубинку сэра калики, он еезовет посохом, то нас пятеро. А это уже боевой отряд!

Макдональд смотрел с прежним сомнением. Дядя Эдвин сказал свеликой печалью, рвущей сердца:

— Я знаю Томаса. Он возьмет всех, если на пир, но еслив самом деле впереди огонь и кровь... Томас, мальчик мой, ты — единственный вроду Мальтонов! Мы жили честно, за чужими спинами не прятались, боевой кличМальтонов звучал во всех битвах. Но железный град сражений выбил все нашеполе... И теперь ты — последний.

Томас обнял отца и дядю. Он прятал заблестевшие глаза, вгорле стоял комок. Он отправлялся туда, откуда еще ни один воин Христа невернулся.

Из конюшни вывели его коня, укрывали попоной, седлали.Конюхи были серьезны и молчаливы. Рыцари обнажили мечи и ударили рукоятями ощиты. Над двором пронесся глухой звон железа, предвещающий кровь, боль и смертьвне надежных стен замка.

Конь калики шел легко, помахивал гривой, на ходу норовилухватить клок травы, листья с куста. Сам Олег сидел в седле неподвижный,погруженный в думы. Конь Томаса двигался тяжело, ровно, сам рыцарь весит неменьше калики, да еще тяжелые доспехи, щит, длинное копье, которое держитострием вверх, а нижним концом упер в стремя.

Замок постепенно удалялся, а впереди вырастала стена темноголеса. И хотя дорожка вела к деревьям широкая, утоптанная, Томас внезапноощутил, что мир все еще дик, неустроен, всюду чудища и дикие звери. До отъездав Святую Землю был уверен, что здесь середина белого света, но когда побывалтам, узрел руины древнейших городов, увидел храмы, которым тысячи и тысячи лет— подумать о таком страшно! — когда не нашел ни единого дикого дерева, всевысажены людьми, то ощутил с потрясающей ясностью, что живет не в центре, а накраю отвоеванного у дикости мира, а за краем — тьма, неведомое...

наполнило гордостью. Только на краю мира, на остриецивилизации можно совершать подвиги во славу Пречистой Девы! Нести свет огнем имечом язычникам, истреблять чудовищ, которых в Старом Свете давно перебилигерои подобные Персею и Гераклу: там даже в древнюю эпоху Ахилла и Гекторачудищ уже не осталось, и героям пришлось истреблять друг друга, после чегоперевелись вовсе, а здесь самое время геройских подвигов...

Деревья сомкнулись сзади, нависали с боков, сразу потемнело.Божий свет остался там, по ту сторону крон, а здесь пахло гнилью, муравьями,старым перепрелым мхом. На дорожку с обеих сторон напирали кусты, деревьяопускали ветви пониже, дабы никто не смел здесь пройти кроме диких зверей. Лесзнал своих, а человека впускать не хотел.

Калика ехал молчаливый. Томас косился на его прямую спину сразвернутыми совсем не по-отшельчески плечами, порывался вступить в ученуюбеседу, можно бы поговорить и об устройстве мира, но почему-то робел. Вдруг дакалика в самом деле как раз сейчас отыскивает ту самую Истину, узнав которуювсе люди враз запоют от счастья. Хотя, по чести говоря, сейчас куда нужнеефилософский камень или меч, который не выщербится и не переломится в трудный час.

— Мне внутренний голос говорит, — сказалТомас, — что с Богом в сердце и верой в душе мы, если и не достигнем цели,то погибнем достойно...

Калика хмыкнул с пренебрежением:

— Внутренний голос! И это говорит железный рыцарь,завоеватель Сарацинии, героя штурма башни Давида!

— Внутренний голос не обманывает, — сказал Томаствердо.

— Да, конечно, — согласился калика. Ехал молча,вдруг оживился: — Помню как-то... Совсем я был молод, зелен, неопытен. Шел полесу, вдруг вижу — навстречу прут человек пять разбойников. Здоровенные, какмедведи, злые, свирепые. Я едва успел шмыгнуть в кусты. Затаился, дрожу какзаяц. Они не заметили, идут мимо. Так бы и обошлось, как вдруг внутренний голосговорит: да что ты сидишь, счастье теряешь? Выйди из кустов, подойди к вожаку,дай в морду! Я в ответ: сдурел? Да они меня размечут на клочья! А голоснастаивает. Решился я, хоть душа тряслась как овечий хвост. Разбойники ужепрошли мимо, а я тут вылез из кустов, крикнул: погодите!

Он скривился, как от острой зубной боли. Томас спросилжадно:

— И что дальше?

— Ну что... Подошел я, ноги трясутся, сердце колотитсякак овечий хвост. А они стоят как огромные волки на задних лапах, смотрятожидающе. Ну, подошел я, дал вожаку в морду...

Он опять замолчал, спина его сгорбилась. Ехал насупленный,похожий на лопух под дождем. Томас спросил нетерпеливо:

— И что дальше?

Олег бросил нехотя:

— Тут внутренний голос и говорит: ты как хочешь, а япошел...

Томас раскрыл рот, вот тебе и поговорил о мудрости, пыхтел ипытался сообразить как же калика вывернулся, расспрашивать нехорошо, явно же нехочет рассказывать, а сам Олег, словно бы чтобы отвести от себя разговор спреувеличенным неодобрением начал коситься на огромный, с ладонь, крест нагруди Томаса. Тот болтался на толстой цепочке, гнусно звякал по стальномудоспеху. Чересчур тяжелый, без привычной филигранной резьбы или позолоты...

— Выходит, ты тоже с оберегом, — сказал оннасмешливо.

Томас ощетинился, прикрыл ладонью крест, оберегая от дурногоглаза:

— Я ж говорил, Яра подарила!.. В твоей стране делаливаши умельцы.

— То-то что-то знакомое, — буркнул Олег снеудовольствием. — Наши умельцы что хоть переиначат... Не тяжело-то? Вон уменя оберег из черепашьего панциря, он же и застежка на перевязи: и легко, ипольза. Ты ж почти король, тебе бы поменьше, но из чистого золота! А то и чтобкамешки по всему кресту, как бородавки на большой старой жабе.

Томас огрызнулся:

— А мне булатный даже больше нравится! А что тяжелый,так я ж не слабая девица, чтобы выбирать полегче!.

Олег отвел взор, ощутив неловкость. Томас что угодно скажет,только бы защитить от нападок подарок любимой женщины. А вообще-то за ним небыло припадков благочестия. Это изделие неуклюжего деревенского кузнеца носитлишь потому, что его касались руки любимой...

Солнце опустилось за деревья, и когда проезжали широкуюполянку, калика сказал: