— Ладно. Легко пришло, легко ушло. Пора двигаться, ужерассветает.

— Почему легко, — проворчал Томас. — Я заэтого коня заплатил...

— Разве короли платят?

С той же неспешностью он взгромоздился на коня, спокойный иотрешенный, конь тряхнул гривой и мерным шагом двинулся через поляну, будтознал дорогу. Томас остолбенело смотрел вслед. Не то, что ожидал, что каликауступит коня, но все-таки как-то должно было иначе. Даже то, что приходитлегко, уходит довольно тяжко, а за своего коня он платил настоящими золотымимонетами, ибо боевому коню цены нет, ему жизнь вверяешь в бою!

Однако калика не оглядывался, конь равнодушно помахивалхвостом, словно заметал след, и Томас, сцепив зубы, двинулся следом. Онзаставил себя забыть, что на нем добротные доспехи, выкованные лучшимиоружейниками Британии, что его меч не каждый мужчина поднимет и двумя руками,что спину трет треугольный щит, окованный широкими и тяжелыми пластинамижелеза.

Деревья смутно серели в рассветном полумраке, коня каликиТомас слышал по стуку копыт и всхрапыванию, да еще пару раз растоптал конскиекаштаны, еще теплые, судя по запаху. Потом стволы вырисовались четко, дальше былсвет, и когда Томас поравнялся с последними деревьями, прямо от его подошвразостлалось как ковер чистое от деревьев поле. Земля еще была черной, каксмола в аду, но восток светился ровным матовым светом, а самый краешеквиднокрая осторожно алел, робко наливаясь красками.

Калика не оглядывался, а Томасу самолюбие не позволялоспросить, что он начуял за ночное бдение. Если в самом деле чуял, а не спал,забравшись в дупло как филин. Еще подумает, что он заискивает, просит уступитьконя.

Воздух посвежел, а когда впереди показалась ровная линиягустых кустов, Томас уже почуял, хоть и не колдун, что впереди. Дорога пошлачуть вверх, потом конь калики вломился в кусты. Запах реки стал сильнее, акогда кустарник кончился, впереди расстилалась водная ширь знаменитого Дона, наберегах которого пикты некогда разгромили кельтов, потом бритты побили пиктов,а затем англы вчистую истребили самих бриттов. Ученый дядя говаривал, что инорманны именно здесь разбили наголову англов, после чего англский язык уцелелтолько в глухих деревнях, а вся знать заговорила на французском...

Калика, не оглядываясь, направил коня к воде. Когда тотвошел почти до колен, Томас не выдержал:

— Сэр калика! А не проще ли поискать мост?

Олег оглянулся, Томас увидел в зеленых глазах великоеизумление:

— Сэр Томас, как можно? Когда это герои искали мост...или даже брод?

Томас снова стиснул зубы. Конь осторожно входил в темнуюводу, фыркал, поглядывал на далекий берег, распределял силы, ибо калика,похоже, покидать седло не собирался. Река была чересчур широка, Томас созлостью вспомнил разговоры стариков, что Дон уже не тот, мелеет так быстро, чтоу правнуков козы будут скакать с берега на берег, не замочив копыта...

Олег нетерпеливо похлопал коня по шее, тот послушно двинулсяв воду... Когда вошел по брюхо, Олег хлопнул себя по лбу, обернулся:

— Сэр Томас, я совсем забыл!.. Ты в этом железеплаваешь вряд ли лучше хорошего плотницкого топора... Прости, двуручногорыцарского меча. Я понимаю, переплывешь и сам, но лучше возьмись за хвост моегоконя. Могут нацепляться раки, а коня жалко, хвост больно пышный, он самгордится...

Говорил он чересчур серьезно, убедительно, и Томас, прячавзгляд, поклялся жестоко отомстить, а сейчас, смирив гордое сердце, ухватилсяобеими руками за хвост. Меч и щит болтались за спиной, а великолепное рыцарскоекопье вовсе осталось на месте злополучной игры в кости.

Холодная вода хлынула в доспехи. Томас задержал дыхание, какбудто окунулся в прорубь. Конь неспешно продвигался, дно уходило из-под ног,вода злобно хлынула во все щели. Двигаться становилось труднее. Когда водаподнялась калике до сапог, он лишь покосился удивленно, словно раздумывая: неподнять ли ноги повыше, но поленился, а конь вскоре поплыл. Сильный зверь, онрезал волны, течение почти не сносило, но Томас почти ничего не ощущал, ибожелезные доспехи тянули на дно со страшной силой.

Вода плескала в лицо, ноги утратили твердое дно, егомедленно тащило над темной бездной. Конь перестал пытаться дергать хвостом,Томас уцепился крепче клеща. Вода плескала в лицо, он захлебывался, терпел изовсех сил, когда-то река кончится, когда-то ноги коснутся твердого, найти бытолько силы самому выбрести на берег...

Калика сидел недвижимый, задумчивый. Сапоги его загребаливоду, мешая коню плыть. Томас только и видел широкую спину, даже конский задпогрузился в воду. Внезапно калика с натугой повернулся, на лице былозадумчивое выражение:

— Сэр Томас, а не скажешь ли, в какие дни положеностричь ногти?

Томас сначала решил, что ему почудилось в плеске волн. Нокалика смотрел вопросительно, ждал ответа. Томас прохрипел, выплевывая воду:

— Что?

— В какие дни, говорю, положено обрезать ногти?

— Какие ногти? — простонал Томас. Он выплюнулводу, закашлялся. — Что за ногти?

— Да свои, — любезно сказал Олег. — В деньБоромира наверняка нельзя, в великий пост — грех, по выходным — непристойно.Разве что в праздник обрезания... Томас, когда у вас обрезание?

Томас с водой выплюнул и злой ответ:

— Обрезание... не у нас...

— Гм... Когда же, странно...

Томас, озябший и синий от холода, который заморозил кожу ипробрался в глубины плоти, прошипел со злостью:

— Да когда хочет, тогда пусть и стрижет!

Калика удивленно вскинул рыжие брови, но голос был явнообрадованным:

— Да? А я боялся, что и на это есть запреты... Тпру!

Он остановил коня, тот перестал бить ногами, шумно дышал,отдыхал. Течения не было, Дон постепенно превращался в холодное мерзкое болото,и конь держался в воде почти на одном месте, лишь высунул умную морду с красивовырезанными ноздрями. Томас остановившимися глазами смотрел, как калика поднялноги, сидя на седле, неспешно разулся, пошевелил покрасневшими пальцами.Осмотрел критически, неодобрительно покачал головой. Его ладонь похлопала поседельной сумке, на свет появился короткий острый нож. Неспешно, наморщившись,начал срезать ноготь на большом пальце. Бережно, неторопливо, подравнивая края,подчищая омертвевшую кожу.

— Да-а, когти отрастил, как у орла. Хоть по деревьямлазай.

Холод пробрал Томаса уже до костей. Калика закончил сбольшим пальцем, перешел к остальным. Работал неторопливо, старательно, сознанием дела, любовно. Морщился, похмыкивал, покачивал головой. Наконец вытянулбосую ногу, полюбовался:

— Любо... А то, словно у волка, уже по земле стучат.

Губы Томаса свело, даже свистнуть не удалось бы, даже положисейчас перед ним всех женщин половецкого стана. А калика неспешно взялся задругую ногу. Крепкий ноготь поскрипывал, поддавался плохо. Томас слышал от дядиЭдвина, что кончики ногтей крепче самой лучшей стали, а у калики, судя по тому,как медленно скоблит ножом, крепче даже алмаза.