— Так! — выкрикнул Томас. Лицо его былобледным, — разве не видишь, что мне жизнь без нее не жизнь? Она... самачистота, сама святость! Недаром же Непорочная Дева так помогла тогда, ибо чуялаи в ней непорочность...

Олег раздраженно отмахнулся:

— Да брось ты о непорочности, о своих чудесныхзачатиях!.. Подумаешь, чудо.

Томас подскочил, словно вместо тяжелого железа обнаружил насвоих плечах старую волчью шкуру:

— Ты думаешь, что говоришь? Такое никогда и нигде...

— Да ну?.. — сказал калика саркастически. —Гильгамеш был зачат и рожден девой, запертой ее отцом в башне, Заратуштрародился от стебля травы, Конфуций — от драгоценного камня, Яо — от красногодракона, Шэн-нун — от горного духа, а все Рамзесы, Аменхотепы, Саргоны? ВГреции вовсе боги так шкодили с земными женщинами, что половина тамошнихцарских домов ведет род от... непорочного зачатия! Да что там какая-то вшиваяЭллада... У нас на Руси все девки, от царевны до простой рыбачки, то и делозачинают то от съеденной рыбы, то от зернышка, то от купания в воде, то ответра, от лучей солнца... Рассвирепевших родителей это, правда, не убеждает,тут же за кнут, а еще и ворота в дегте, так что корзины плывут по всем рекам,заморишься вылавливать, но куда против правды?

Томас ошарашено пробормотал:

— Ну тогда... это... прости, я ж не знал! Так у васпрямо святая страна...

— Ее так и зовут, — подтвердил Олег, — СвятаяРусь! Потому столько юродивых и дураков.

— Даже жаль, что я так мало там побывал, — сказалТомас с сожалением.

— Конечно. Умному в стране непуганых дураков только ипоказать себя. Правда, ты тоже этот... ну, рыцарь. Зато вон как сверкаешь вдоспехах, а у нас и люди, и вороны любят все блестящее!

— Ну... у нас тоже, — сказал Томасосторожно. — И чтоб перья, перья на шлеме... Яркие! А что?

Калика внезапно хлопнул ладонью по столу:

— Да ладно, перья так перья. Больше тянуть — всепотерять. Вели седлать коней. Выступаем сейчас же.

Томас дернулся, глаза испуганно прыгнули за окно назаходящее солнце:

— Уже вечер...

Калика от удивления переменился в лице:

— Что с тобой? Разве не за Ярославой едем?

Томас сказал несчастным голосом:

— Сэр калика... Тебе все равно гореть в огне, а яхристианин! Сегодня день святого... черт, как же его... но сегодня нельзясадиться на коня, обнажать оружие, нельзя начинать какие-то дела, а можнотолько заканчивать.

Калика смотрел, раскрыв рот. Когда опомнился, сказал почтивраждебно:

— Ты что, иудей?

— Почему вдруг? — оскорбился Томас. Он брезгливооглядел себя, чем это он, благородный англ, похож на презренного иудея.

— Это им вера запрещает работать в субботу. Ах да, вашавера тоже иудейская.

Томас оскорбился еще больше:

— Наша вера — христианская!

— Как будто Христос и все его пророки не иудеи! А вовсех молитвах нынешние англы не поют: «Славен наш бог в Израиле»! Черт быпобрал вас, христиан. Тогда считай, что мы лишь заканчиваем. Свадьбузаканчиваем!

Томас чуть повеселел, в глазах появилась надежда, ноопомнился, вздохнул так, словно поднял своего коня вместе с седлом и попоной:

— Но нельзя и садиться в боевое седло.

— Пойдем пешком, — предложил Олег.

— Да, но... далеко ли уйдем? Я ведь не дикарь в волчьейшкуре, я человек. А человек должен быть в железе! Я без него что голый. Век надворе железный, если ты еще не заметил за поисками Истины. А утром на конях всеравно наверстаем.

Калика плюнул ему под ноги, ушел вконец рассерженный. Томас,чувствуя себя одновременно и виноватым, и исполненным гордости за cтойкость вхристианских добродетелях, велел коней усиленно кормить отборной пшеницей ипоить ключевой водой.

Томас отослал рыцарей, а сам, оставшись один, снова ощутилтакое отчаяние, что как воочию увидел свои руки, вонзающие острый меч себе вгрудь. Нельзя бросаться словами, как нельзя произносить клятвы или обещаниявсуе. Не подумав, брякнул, ибо звучало хорошо, красиво, и удар меча вслед заответом «да» был хорош настолько, что рыцари со смехом пересказывали друг другутрое суток...

И вот теперь расплата...

За дверью слышалось негромкое позвякивание, даже легкоецарапанье, словно с той стороны кто-то пытался приложиться к двери ухом, неснимая шлема. Томас подумал горько, что на этот раз не помешают... Но каликасказал, что все еще можно попытаться освободить Ярославу!

Он подошел к двери, рывком распахнул. Рыцари отскочили,вытянулись. Томас спросил тревожно:

— Что с доблестным сером Олегом из Гипербореи? Он неуехал?

Рыцари переглянулись, один ответил, опустив глаза:

— Я только что видел его во дворе.

— Что он.... делает?

Рыцарь ответил с достоинством:

— Ваш странный гость хотел было перековать коня переддорогой... но я объяснил, что в день святого Боромира нельзя заниматься никакойработой.

Томас поморщился, спросил с опаской:

— Что он сказал?

Рыцарь переступил с ноги на ногу, покосился на других. Тесделали каменные лица.

— Ну... не очень много.

— Да? — переспросил Томас недоверчиво.

— Но выразительно.

Томас поспешно отступил и закрыл дверь.

Рано утром Олег с насмешливым одобрением наблюдал, какодевают Томаса. Он уже был похож на металлическую статую, но на него одевалиеще и еще, скрепляли, уже и лица не видать, только синие глаза поблескивают вузкую щелочку. Что ж, человека, который готов таскать на себе такую тяжесть,можно уважать уже за то, что готов к нелегкой дороге.

Макдональд собирал сюзерена деловито, умело, с достоинствомстарого бывалого воина. Цыкнул на священника, тот робко заглянул в комнату:

— Мой король, на вас креста нет... А я принесосвященный в купели!

Томас движением длани заставил замолчать. Макдональд все жесмотрел вопросительно, христианский рыцарь без креста, что черт без рогатины, иТомас нехотя ответил:

— У меня свой. Невеста подарила... Вульф, подай изларца!

Оруженосец принес массивный крест, размером с ладонь,толстый, из

отполированной стали. Томас бережно принял обеими руками,благоговейно поцеловал, но было видно, что думает в этот миг о потеряннойневесте, а не о самом кресте. Олег скривился, будто хлебнул вместо вина уксуса,но смолчал. Томас перестал замечать на его шее обереги, не заметит и он оберегновой веры.