– На хорошие ролики собираю, они триста долларов стоят.Забери и трать, только не плачь больше. И у Лизы деньги есть, правда, меньше,всего тысяча.

– Кстати, где Лизавета?

– В школе.

– А ты почему дома?

– Интересное дело, – воскликнул Кирка, –побоялся оставить тебя в таком состоянии.

Я взяла копилку, поставила ее на кухне, включила чайник ипозвала собак на прогулку.

В почтовом ящике белели номера «Московского комсомольца».Дети не вынимали без меня прессу. Я не слишком люблю это издание, но Лизе иКирюшке газета нравится. Пока собаки, радуясь солнечному утру, носились подвору, я раскрыла газету, вышедшую в день смерти майора, глянула на третью полосуи чуть не потеряла сознание. Через всю страницу шла «шапка» – «Мент позорный».Статья была о Володе Костине.

«Простые люди, столкнувшись с криминалом, боятся обратитьсяв милицию. Впрочем, я их понимаю, ведь в кабинете на стуле, облаченный в форму,может сидеть «мент позорный», такой, как майор Владимир Костин», – такбодро начинался материал. Строчки дышали ненавистью и источали яд. Достаточноподробно была описана ситуация с Софьей Репниной, но это еще полбеды. Некийкорреспондент Константин Ребров сообщал откровенно лживые, гнусные факты, откоторых у простых читателей волосы должны были встать дыбом по всему телу.Майор Костин брал огромные взятки, прикрывал за деньги дела, сажал за решеткуневинных, бедных людей и вызволял из СИЗО бандитов. «Откуда у простогосотрудника МВД деньги на новую квартиру в элитном районе? – вопрошалРебров. – Четыре комнаты дорого стоят, даже на окраине. К тому же квартирашикарно обставлена, а в подземном гараже стоит джип. Знаете, сколько стоиттакая машинка? Нет? Тогда сообщу – ровнехонько зарплату сотрудника милиции задесять лет. Может, конечно, господин Костин не ел, не пил, не одевался, а копилденьги на джип, но что-то мешает мне поверить в это. Уж не знаю, где майор взялбешеную сумму, но твердо уверен в другом: именно из-за таких, как ВладимирКостин, сотрудников милиции зовут «ментами позорными», а районные отделения –«легавками».

Я принялась с ожесточением рвать газету. Подбежавшие собакирешили, что хозяйка затеяла новую веселую игру, и стали хватать клочки. Еле-елеуспокоившись, я поднялась наверх. Нужно немедленно звонить в редакцию.

На обороте вчерашнего номера «Комсомольца» был напечатанномер.

– Секретариат, – прозвучал ответ.

– Позовите Константина Реброва.

– Кого?

– Корреспондента Константина Реброва.

– У нас нет таких сотрудников.

– Но в газете материал за его подписью!

– Погодите минуту.

Из трубки донеслось шуршание, потом тот же голос произнес:

– Заметка шла через отдел информации, туда и звоните.

Минут пятнадцать меня футболили по разным номерам, поканаконец не раздался раздраженный мужской баритон:

– Ну и что вам не понравилось?

– Все! Вы Ребров?

– Нет, Шлыков.

– Позовите Реброва.

– Это мой внештатный автор, я готов выслушатьпретензии.

– Как вы посмели оклеветать честного человека?!

– Что-то не пойму, – хмыкнул Шлыков, – вымайор Костин?

– Издеваетесь, да? Слышите же женский голос.

– Никто и не думал смеяться, – монотонно пояснилкорреспондент, – у мужика тоже дискант бывает, в особенности если ему яйцадверью прищемят. А майор Костин, если обиделся на справедливую критику, можетлично выразить негодование и даже подать иск о защите достоинства. Милостипросим, наша газета регулярно выигрывает процессы.

– Володя Костин – честнейший и благороднейший человек,а вы нарушили закон, назвали гражданина преступником до решения суда по егоделу.

– Пусть сам обращается, а не баб подсылает!

– Майор Костин не может вам позвонить и защитить своючесть, он умер.

– Когда?

– Вчера, – сказала было я, но потом вспомнила, чтопроспала двое суток, и поправилась, – в пятницу.

– Чудесненько, – неожиданно обрадовалсясобеседник.

Я оторопела.

– Что же хорошего?

– Значит, он скончался и не читал статью.

– Не читал.

– Ну и отлично, а теперь прощайте, у меня летучканачинается.

– Но…

– Напишите нам письмо и получите официальный ответ.

Трубка запищала. Подавившись клокочущей злобой, я позвонилаВолоде на работу.

– Козлов, – гаркнул Мишка.

– Романова, – в тон ему ответила я, – тызнаешь, какое несчастье стряслось?

– В курсе, – буркнул Володин сослуживец.

– И что теперь будет?

– Дело закроют.

– Почему?

– В связи со смертью основного подозреваемого.

– А если это не он? Тогда что?

– Ничего, говорю же – дело закроют.

– И не станут искать настоящего преступника?

– Нет, все улики против Владимира.

– Значит, он останется убийцей и негодяем?

– Отцепись от меня, Лампа, – железным тономответил Козлов.

– Сейчас оставлю в покое, только я думала, что с ним увас были дружеские отношения и тебе небезразлично его доброе имя.

– Слушай, – свистящим шепотом прошепталМишка, – дело закроют – и точка, больше разбираться не будут. Костинпокойник, ему все равно!

Я нажала на зеленую кнопку. Нет уж, конечно, Володю невернуть, но мне совершенно не безразлично, какая память останется о нем. Аребенок? Он вырастет, захочет пойти работать юристом, а ему скажут: «Твойпапенька, детка, убийца, взяточник и негодяй».

Даже у того, кто ушел в небытие, должна оставатьсявозможность отстоять свою честь. И потом, я-то знаю Володю лучше всех, онникогда не делал ничего противозаконного. В статье сплошная ложь. Квартира егосостоит из одной, весьма скудно обставленной комнаты, гаража нет и в помине, уподъезда маячит раздолбанная машина, да и с деньгами у Вовки всегда беда… И воттеперь, когда он в могиле… Могила!