Я снова начала тыкать в кнопки.

– Козлов! – рявкнул Мишка.

– Когда мне отдадут тело?

– Чье?

– Володи.

– Евлампия, – просвистел приятель, – ты емукто? Мать? Жена? Сестра? Тетка? В каком родстве состоишь с покойным? И почемутебе должны отдавать его тело? А?

– Но ты же знаешь…

– Ничего знать не желаю, он кремирован.

– Как? Когда? Почему мне не сказали?

– А почему должны были тебе, постороннему человеку,сообщать? Впрочем, если хочешь знать о всех похоронах, могу дать твой телефонсотрудникам морга Склифа, начнут каждый день тебя извещать. А мне больше незвони, по крайней мере, на работу! Володька сам дурак, нарубил дров! Убил бабу,а потом помер. Отвяжись от меня!

– Я, гражданин Козлов, больше никогда, слышите, никогдане позвоню вам, ни разу в жизни, и желаю вам сегодня споткнуться, выходя изтрамвая, и сломать ногу!!!

Выпалив эту фразу, я швырнула трубку на стол, нопромахнулась, и она свалилась у окна. Затем, схватив страничку из записнойкнижечки на букву К, я изорвала ее на мелкие части и тут же пожалела о содеянном.Козлов – мерзавец, но теперь пропали номера всех друзей, чьи фамилии начинаютсяна эту букву.

Слегка остыв, я закурила и уставилась в окно. Старая истина,придуманная не нами: друзья познаются в беде. Мы-то считали Козлова приятелем!И вот каким он оказался, когда в дверь постучалось несчастье! Бедный, бедныйВовка, кремированный впопыхах равнодушными людьми, ушедший без отпевания ипоминок, оклеветанный, унесший на тот свет замаранное имя! Ну уж нет! Я встала,вышвырнула окурок в окно и решительно потянулась к валявшемуся на полутелефону. Нет уж, не бывать такому! Я не дам вывалять честное имя Володи вгрязи, может, ему и впрямь уже все равно, но я просто не смогу смотреть в глазаКсюше. Я обязана защитить фамилию Костин. Да, но как это сделать? Очень просто– найти настоящего убийцу Софьи Репниной, а потом заставить мерзкую газету«Московский комсомолец» напечатать другую статью, ту, которую я напишу сама.

Действовать следовало незамедлительно. Для начала япозвонила на работу и, зажав пальцами нос, загундосила в трубку:

– Алло, это кто? Роман, вы? Простите, бога ради, язаболела, простудилась, насморк подцепила.

– Мы уж вам звонили, – перебил Ломов, – ноКирюшка ответил, что вы спите.

– Да, продрыхла двое суток.

– Евлампия Андреевна, дорогая, не думайте ни о чем,болейте на здоровье, – пропел Ломов, – за неделю поправитесь?

– Надеюсь!

– Ну и отлично.

Я кинулась к шкафу. Все-таки мой начальник – идиот, ну какможно болеть на здоровье?

Адрес Репниной – Аргуновская улица, дом 6, квартира 15,сказанный вскользь Славкой Рожковым, – врезался мне в память, наверное, навсю жизнь. Домишко, где проживала убитая, оказался так себе, пятиэтажка, нокирпичная. Правда, от блочных собратьев здание практически не отличалось. Явлезла наверх и, отметив, что на простой деревянной двери нет бумажки спечатью, позвонила. Внутри квартиры послышались быстрые шаги, и перед моимиглазами предстала худенькая женщина в потертых джинсах и желтой, заляпаннойкраской футболке. До носа долетел запах краски и чего-то специфического – то лиобойного клея, то ли шпаклевки.

– Вам кого?

– Я по объявлению, – ответила я, – ужизвините, без звонка, рядом живу, вот и решила прийти.

– По какому объявлению? – удивилась хозяйка,вытирая руки о грязные брюки.

– О продаже квартиры.

– И где вы его прочитали?

– В газете «Из рук в руки», сегодня увидела. – Япринялась достоверно врать, наблюдая, как у тетки медленно расширяютсязрачки. – Меня уж очень данный вариант интересует, поэтому и поторопилась,чтобы первой прибежать. Сама тут проживаю, в соседнем здании, а теперь сынаотселить решила. И цену вы приемлемую объявили – двадцать тысяч. У меня как разстолько. Вы же небось торопитесь? Там написано: «Продаю срочно». Можно наквартиру взглянуть?

– Ах, гнида! – обмерла хозяйка.

Я оскорбилась:

– Вы мне? Ну, ничего себе выраженьице! За такое исхлопотать можно!

– Ой, простите, – затарахтела хозяйка, –конечно же, я не вас имела в виду, а Тоньку или Гальку, уж не знаю, которая изних объявление дала. Только прав у них никаких на жилплощадь нет, мне все принадлежит.

– Что-то я не пойму, о чем речь!

– Да входите, – велела тетка и втянула менявнутрь. Прихожей не было. Буквально пятьдесят сантиметров отделяло входнуюдверь от комнаты. – Проходите, – хозяйка подтолкнула меня кстулу, – уж извините, беспорядок тут. Вещи разбираю, а заодно окно крашу,совсем сгнило, скоро вывалится. Сонька-покойница ленивая была, прости господи.В ванной кафель попадал, на кухне линолеум зацвел, и в сортире потолоксыплется. Горе, а не квартира, сюда бог знает сколько средств вложить надо,чтобы до ума довести.

– Ничего, ничего, – быстренько сказала я, –были бы стены, у меня сын рукастый и невестка прилежная, вмиг гнездышкообустроят.

– Да не продается ничего! – в сердцах закричалабаба.

– А объявление?

– Вот сволочи! Вот гады! Ну, я им покажу, –вскипела хозяйка, – за моей спиной орудуют! Между прочим, еще в праванаследства не вошли, а уже распоряжаются. Моя квартира, моя, Веры Салтыковой, ане ихняя, потому как они Соньке не родные. Да и потом, вы не захотите здесьжить.

– Почему?

– Тут человека убили.

– Где? – отшатнулась я, изображая ужас.

– Вот прямехонько на этом месте, где сейчас сидите, онаи лежала.

– Ужас, ужас, – забормотала я, – а когоубили? За что? Из-за денег?

Вера прищурилась.

– Не-а, любовь такая вышла у Соньки, смертельная, я ейеще когда говорила: твой ментяра – зверь. А она: «Много ты понимаешь, я из неговеревки вью». Довилась, вон чем кончилось: Сонька на кладбище, а я тут шмоткиее грязные разбираю, не попивши, не поевши, да еще гниды объявления дают.

– Знаете, – лучезарно улыбнулась я, – вещивыбрасывать так тяжело, вы, наверное, устали, проголодались. Сейчас я сгоняюдомой, притащу жрачку, и бутылочка есть.

– Водки не пью, – отрезала Вера, но глаза у неезаблестели.