Мягкие наставления Эллин и неустанные укоры Мамушки сделаливсе же свое дело, внедрив в нее некоторые качества, безусловно ценные в будущейсупруге.

— Ты должна быть мягче, скромнее, моя дорогая, —говорила Эллин дочери, — Нельзя вмешиваться в разговор джентльменов, дажеесли знаешь, что они не правы и ты лучше, осведомлена, чем они. Джентльмены нелюбят чересчур самостоятельно мыслящих женщин.

— Попомните мое слово: барышни, которые все хмурятся дазадирают нос — «Нет, не хочу!» да «Нет, не желаю!» — всегда засиживаются встарых девах, — мрачно пророчествовала Мамушка. — Молодые леди должныопускать глаза и говорить: «Конечно, сэр, да, сэр, как вы скажете, сэр!» Онистарались сделать из нее по-настоящему благородную даму, на Скарлетт усваивалалишь внешнюю сторону преподаваемых ей уроков. Внутреннее благородство, коимдолжна подкрепляться внешняя благопристойность, оставалось для неенедостижимым, да она и не видела нужды его достигать. Достаточно было научитьсяпроизводить нужное впечатление — воплощенной женственности и хорошихманер, — ведь этим завоевывалась популярность, а ни к чему другомуСкарлетт и не стремилась. Джералд хвастливо утверждал, что она — перваякрасавица в пяти графствах, и, надо сказать, утверждал не без оснований, ибо ейуже сделали предложение руки и сердца почти все молодые люди из соседнихпоместий, а помимо них и кое-кто еще из таких отдаленных городов, как Атланта иСаванна.

К шестнадцати годам Скарлетт, следуя наставлениям Эллин иМамушки, приобрела репутацию очаровательного, кроткого, беспечного создания,будучи в действительности своенравна, тщеславна и крайне упряма. От своегоотца-ирландца она унаследовала горячий, вспыльчивый нрав и от своей великодушнойи самоотверженной матери — ничего, кроме внешнего лоска. Эллин никогда недогадывалась о том, в какой мере кротость дочери была показной, ибо вотношениях с матерью Скарлетт всегда проявляла себя с лучшей стороны: она ловкоскрывала от Эллин кое-какие выходки и умела обуздать свой нрав и казатьсявоплощением кротости, ибо одного укоряющего взгляда матери было достаточно,чтобы пристыдить ее до слез.

И только Мамушка не питала особых иллюзий насчет своейпитомицы и была всегда начеку, зная, что природа может взять верх надпритворством. Глаз Мамушки был куда более зорок, чем глаза Эллин, и Скарлетт немогла припомнить, чтобы ей хоть раз удалось всерьез ее одурачить.

Само собой разумеется, обе строгие наставницы вовсе несокрушались по поводу того, что Скарлетт очаровательна и жизнь в ней бьетключом. Этими качествами женщины-южанки привыкли даже гордиться. Упрямство исвоеволие Скарлетт, унаследованные от Джералда, — вот что повергло Эллин иМамушку в смущение: а ну, как не удастся скрыть от посторонних глаз эти ужасныепороки и они помешают ей сделать хорошую партию! Но Скарлетт, твердо решив просебя, что выйдет замуж за Эшли, и только за Эшли, готова была всегда казатьсяскромной, уступчивой и беспечной, раз эти качества столь привлекательны лглазах мужчин. Что мужчины находят в них ценного, она не понимала. Знала одно:это способ проверенный и оправдывает себя. Вдумываться в причину этого ей нехотелось, ибо у нее никогда не возникало потребности разобраться во внутреннихдвижениях чьей-то или хотя бы собственной души. Она просто знала: если онапоступит так-то и так-то или скажет то-то и то-то, мужчины неминуемо отзовутсяна это таким-то или таким-то весьма для нее лестным образом. Это было какрешение простенькой арифметической задачки, а арифметика была единственнойнаукой, которая еще в школьные годы давалась Скарлетт без труда.

И если оно не очень-то разбиралась в душах мужчин, то ещетого меньше — в душах женщин, ибо они и интересовали ее куда меньше. У нееникогда не было закадычной подружки, но она никогда от этого не страдала. Всеженщины, включая собственных сестер, были для нее потенциальными врагами, ибовсе охотились на одну и ту же дичь — все стремились поймать в свои сетимужчину.

Все женщины. Единственным исключением являлась ее мать.

Эллин О’Хара была не такая, как все. Она казалась Скарлеттпочти святой, стоявшей особняком от всего человечества. Когда Скарлетт быларебенком, мать часто представлялась ей в образе пресвятой Девы Марии, но иподрастая, она не захотела отказаться от этого представления. Только Эллин инебеса могли дать ей ощущение незыблемости ее мира. Для Скарлетт мать былавоплощением правды, справедливости, нежности, любви и глубочайшей мудрости. Иона была настоящая леди.

Скарлетт очень хотелось быть похожей на мать. Беда заключаласьлишь в том, что, оставаясь всегда правдивой, честной, справедливой, любящей иготовой на самопожертвование, невозможно наслаждаться всеми радостями жизни инаверняка упустишь очень многое, в первую очередь — поклонников. А жизнь таккоротка. Она еще успеет потом, когда выйдет замуж за Эшли, и состарится, и унее будет много свободного времени, стать такой, как Эллин. А пока что…

В этот вечер за ужином Скарлетт машинально исполняла рольхозяйки, заменяя отсутствующую мать, но мысли ее неотступно возвращались кстрашной вести о браке Эшли и Мелани. В отчаянии она молила бога, чтобы Эллинпоскорее возвратилась от Слэттери: без нее она чувствовала себя совсемпотерянной и одинокой. Что за свинство со стороны этих Слэттери вечнонавязываться Эллин со своими нескончаемыми болезнями; в то время как она такнужна ей самой!

На протяжении всего этого унылого ужина громкий голосДжералда бил в ее барабанные перепалки, и минутами ей казалось, что она этогоне выдержит. Недавний разговор с дочерью уже вылетел у Джералда из головы, и онтеперь произносил длинный монолог о последних сообщениях, поступивших из фортаСамтер, подкрепляя свои слова взмахом руки и ударом кулака по столу. У Джералдавошло в привычку разглагольствовать при всеобщем молчании за столом, и обычноСкарлетт, погруженная в свои мысли, попросту его не слушала. Но сегодня,напряженно ожидая, когда наконец подкатит к крыльцу коляска с Эллин, она немогла отгородиться от звуков этого громкого голоса.

Конечно, она не собиралась открывать матери, какая тяжестьлежит у нее на сердце. Ведь Эллин пришла бы в ужас, узнай она, что ее дочьубивается по человеку, помолвленному с другой: ее огорчение было быбеспредельным. Но Скарлетт просто хотелось, чтобы в эти минуты ее первогобольшого горя мать была рядом. Возле матери она всегда чувствовала себя как-тонадежней: любая беда была не так страшна, когда Эллин рядом.

Заслышав стук копыт на аллее, она вскочила, но тут же сноваопустилась на стул; коляска завернула за угол, к заднему крыльцу. Значит, это неЭллин — она бы поднялась по парадной лестнице. С окутанного мраком дворадонесся нестройный гомон взволнованных негритянских голосов и заливистый смех.Бросив взгляд в окно, Скарлетт увидела Порка, который только что покинулстоловую: он держал в руке смолистый факел, а из повозки спускались на землюкакие-то неразличимые в темноте фигуры. Мягкие, гортанные и звонкие, мелодичныеголоса долетали из мрака, сливаясь в радостный, беззаботный гомон. Затем назаднем крыльце и в коридоре, ведущем в холл, послышался шум шагов. Шаги замерлиза дверью столовой. С минуту оттуда доносилось перешептывание, после чего наПороге появился Порк: глаза его округлились от радостного волнения, зубысверкали, он даже позабыл принять свою величественную осанку.