Дочери обратили к ней исполненные любопытства вопрошающиевзгляды, а Джералд философически покачал головой:

— Ну, может, это и к лучшему, что он помер, несчастныйублю…

— Ой, как поздно! Пора прочесть молитву, — как быневзначай перебила его Эллин, и если бы Скарлетт хуже знала мать, она бы дажене заподозрила, что Эллин перебила Джералда намеренно.

А было бы все же любопытно узнать, кто отец ребенка ЭммиСлэттери, но Скарлетт понимала, что у матери про это не дознаешься. СамаСкарлетт подозревала, что это Джонас Уилкерсон — она не раз видела, как онпрогуливался по вечерам с Эмми. Джонас был янки и холостяк, а должностьуправляющего, которую он занимал, отрезала ему все пути в дома богатыхплантаторов. Он не мог бы посвататься ни к одной из их дочерей и был лишенвозможности водить компанию с кем-либо, кроме таких бедняков, как Слэттери, иим подобных отщепенцев. Вместе с тем по своему образованию он был на головувыше этих Слэттери, и Скарлетт казалось вполне естественным, что он и неподумает жениться на Эмми, хотя частенько гулял с ней в сумерках..

Скарлетт вздохнула — любопытство ее было задето. На глазах уее матери происходило многое, но она этого как бы не замечала. Эллин умелапроходить мимо всего, что противоречило ее понятиям о благопристойности, истаралась научить этому и Скарлетт — впрочем, без особого успеха.

Эллин шагнула к камину, где в маленькой инкрустированнойшкатулке, стоявшей на полке, хранились ее четки, во решительный голос Мамушкизаставил ее остановиться:

— Миссис Эллин, вам бы надо поесть хоть малость, преждечем читать молитву.

— Спасибо, Мамушка, я не голодна.

— Я сейчас подам вам ужин, и чтоб вы поели, — схмурым упрямством заявила Мамушка и возмущенно зашагала на кухню. —Порк! — крикнула она, — Скажи кухарке, чтобы развела огонь. МиссЭллин вернулась.

В холле заскрипели половицы под тяжелой ступней, и до ушейсидевших в столовой донеслось бормотание, звучавшее все явственней по меретого, как Мамушка удалялась:

— Твердишь, твердишь — все понапрасну… Не стоят онитого, чтобы так для них стараться. Никчемный, неблагодарный народ, хуже нет вовсем графстве, чем эта белая рвань. И нечего мисс Эллин утруждать себя. Будь уних голова на плечах, имели бы, как другие, своих ниггеров. Да разве ейвтолкуешь…

Воркотня замерла, когда Мамушка скрылась с глаз в крытойгалерее, соединявшей холл с кухней. У старой служанки был особый способдоводить до сведения господ свою точку зрения по тому или иному вопросу. Оназнала, что достоинство не позволяет белым господам обращать хоть малейшеевнимание на воркотню черных слуг, и чтобы не уронить своего достоинства, онидолжны делать вид, будто ничего не слышат, как бы громко она ни разворчалась,едва ступив за порог. Это спасало ее от возможности получить нагоняй и в то жевремя позволяло вполне недвусмысленно высказывать свое мнение.

Вошел Порк с тарелками, прибором и салфеткой. Следом за ним,застегивая на ходу белую полотняную куртку, спешил Джек, маленький десятилетнийнегритенок. Он держал в руке самодельное орудие для отпугивания мух в видетонкой жерди длиной в два его роста, с привязанными к ней узкими подоскамигазетной бумаги. У Эллин имелось очень красивое опахало из павлиньих перьев, ноим пользовались лишь в особо торжественных случаях, и то лишь после небольшойдомашней междоусобицы, ибо Порк, кухарка и Мамушка считали, что перья павлинаприносят несчастье.

Эллин опустилась на стул, который поспешил пододвинуть ейДжералд, и четыре голоса атаковали ее разом:

— Мама, у меня на бальном платье отпоролись кружева, ая хотела надеть его завтра, когда мы поедем в Двенадцать Дубов. Может быть, тыпочинишь?

— Мама, новое платье Скарлетт гораздо красивее моего, ивообще я выгляжу ужасно в розовом. Почему бы ей не надеть мое розовое, а янадену ее зеленое. Ей розовый цвет к лицу.

— Мама, можно, я завтра тоже останусь на танцы? Мневедь уже тринадцать…

— Ну, доложу я вам, миссис О’Хара… Тише вы, трещотки,пока я не надрал вам уши!.. Кэйд Калверт был сегодня утром в Атланте… Вы дадитемне слово сказать или нет?.. И говорит, что все там в страшном волнении итолько и разговору что о войне, военных учениях и формировании войсковыхчастей. И вроде бы, если верить слухам, в Чарльстоне решили не давать большеспуску янки.

Эллин устало улыбнулась, слушая эту разноголосицу, и, какподобает почтительной супруге, первому ответила Джералду.

— Если наиболее достойные люди Чарльстонапридерживаются такого мнения, то я полагаю, что и мы не заставим себя ждать иприсоединимся к ним, — сказала она, ибо была воспитана в убеждении, что,за исключением Саванны, самая лучшая и самая родовитая часть населенияконтинента сосредоточена в этом маленьком портовом городке, и убеждение это,кстати сказать, полностью разделялось самими чарльстонцами.

— Нет, Кэррин, пока нельзя, моя дорогая. В будущем годуты будешь носить длинные платья и танцевать на балах, и эти розовые щечки ещеярче разрумянятся от удовольствия. Ну, не надувай губок, детка! Ты же можешьпоехать на барбекю и даже остаться на ужин, понимаешь? Но никаких балов, покатебе не сравнялось четырнадцати.

— Принеси мне твое платье, Скарлетт. Я пришью кружева,когда мы встанем из-за стола.

— Мне не нравится твой тон, Сьюлин. Твое розовое платьеочень красиво, и цвет этот ничуть не меньше идет тебе, чем зеленый — Скарлетт.Но я разрешаю тебе надеть завтра мое гранатовое колье.

Сьюлин за спиной матери торжествующе показала Скарлетт нос,ибо та собиралась выпросить колье для себя. Скарлетт в ответ высунула язык.Сьюлин страшно злила Скарлетт своим постоянным хныканьем и эгоизмом и не, разполучала бы от Скарлетт затрещину, не будь умиротворяющая рука Эллин всегданачеку.

— А теперь, мистер О’Хара, я хотела бы узнатьподробнее, что, по словам мистера Калверта, происходит в Чарльстоне, —сказала Эллин.

Скарлетт прекрасно понимала, что мать нисколько неинтересуется ни войной, ни политикой, считая их чисто мужским делом, в котороени одна умная женщина не должна: совать нос. Но Джералд любил порассуждать наэти темы, а Эллин была неизменно внимательна к мужу и готова сделать емуприятное, г Пока Джералд выкладывал свои новости. Мамушка поставила передхозяйкой прибор, подала золотистые гренки, грудку жареного цыпленка и желтыйяме, от которого поднимался в воздух пар, а из разреза капало растопленноемасло. Мамушка ущипнула Джека, и он поспешно принялся за дело — бумажные лентымедленно поплыли вверх и вниз за спиной Эллин. Мамушка стояла: возле хозяйки,пристально следя за каждым подцепленным на вилку и отправленным в рот куском,словно вознамерившись силой своего взгляда пропихнуть еду в пищевод, если Эллинвздумает отлынивать. Эллин прилежно поглощала пищу, но Скарлетт видела, чтомать от усталости даже не замечает, что она ест. И только непреклонное выражениелица Мамушки заставляло ее не бросать вилку.