— Мистер Джералд! — провозгласил он, с трудомпереводя дыхание от распиравшей его гордости. — Ваша новая служанкаприбыла!

— Новая служанка? Я не покупал никаких служанок! —отвечал Джералд, уставя притворно гневный взгляд на своего лакея.

— Да, да, сэр, мистер Джералд, купили! Да, сэр! И онатам, за дверью, и очень хочет поговорить с вами! — Порк хихикнул ихрустнул пальцами от волнения.

— Ладно, тащи сюда свою женушку, — сказал Джералд,и Порк, обернувшись, поманил жену, только что прибывшую из Двенадцати Дубов,чтобы стать принадлежностью Тары. Она вступила в столовую, а следом за ней,прижимаясь к матери, полускрытая ее накрахмаленными ситцевыми юбками, появиласьдвенадцатилетняя дочь.

Дилси была высокая женщина, державшаяся очень прямо.Определить ее возраст было невозможно — тридцать лет, шестьдесят? На спокойномбронзовом лице не было ни морщинки. Перевес индейской крови над негритянскойсразу бросался в глаза. Красноватый оттенок кожи, высокий, сдавленный у висковлоб, широкие скулы и нос с горбинкой, неожиданно расплющенный книзу, надтолстыми негроидными губами, ясно указывали на смешение двух рас. ДержаласьДилси уверенно и с таким чувством собственного достоинства, до которого далекобыло даже Мамушке, ибо у Мамушки оно было благоприобретенным, а у Дилси — в крови.

И она не так коверкала слова, как большинство негров, речьее была правильнее.

— Добрый вечер вам, мисс, и вам, мисс. И вам, мистерДжералд. Извините за беспокойство, да уж больно мне хотелось поблагодарить вас,что вы купили меня и мою дочку. Меня-то кто хошь купит, а вот чтоб Присси, чтобмне не тосковать по ней, — таких нет, и я благодарствую вас. Уж я будустараться служить вам и никогда не позабуду, что вы для меня сделали.

— Хм-хм… — Джералд откашлялся и пробормотал что-тоневнятное, чрезвычайно смущенный тем, что его так явно уличили в содеянномдобре.

Дилси повернулась к Скарлетт, и затаенная улыбка собраламорщинки в уголках ее глаз.

— Мисс Скарлетт, Порк сказывал мне, как вы просилимистера Джералда купить меня. И я хочу отдать вам мою Присси в служанки.

Пошарив позади себя рукой, она вытолкнула вперед дочь —маленькое коричневое создание с тоненькими птичьими ножками и бесчисленныммножеством торчащих в разные стороны косичек, аккуратно перевязанныхверевочками. У девочки был умный наблюдательный взгляд, зорко подмечавший всевокруг, в тщательно усвоенное глуповатое выражение лица.

— Спасибо, Дилси, — сказала Скарлетт, — нобоюсь. Мамушка станет возражать. Ведь она мне прислуживает с того дня, как япоявилась на свет.

— Мамушка-то уж совсем старенькая, — невозмутимовозразила Дилси с такой уверенностью, которая несомненно привела бы Мамушку вярость. — Она — хорошая няня, да только ведь вы-то теперь уже леди и вамнужна умелая горничная, а моя Присси целый год прислуживала мисс Индии. Она ишить может, и не хуже всякой взрослой вас причешет.

Дилси подтолкнула дочь; Присси присела и широко улыбнуласьСкарлетт, и та невольно улыбнулась в ответ.

«Шустрая девчонка», — подумала Скарлетт и сказала:

— Ладно, Дилси, спасибо, когда мама вернется, япоговорю с ней.

— И вам спасибо, мэм. Пожелаю вам спокойнойночи, — сказала Дилси и покинула столовую вместе с дочкой, а Порк поспешилза ними. Со стола убрали, и Джералд снова принялся ораторствовать, без всякого,впрочем, успеха у своей аудитории и потому без особого удовольствия для себя.Его грозные предсказания близкой войны и риторические возгласы: «Доколе же Югбудет сносить наглость янки!» — порождали у скучающих слушательниц лишьодносложные: «Да, папа» и «Нет, папа». Кэррин, сидя на подушке, брошенной напол под большой лампой, была погружена в романтическую историю некой девицы,постригшейся в монахини после смерти своего возлюбленного: слезы восторгаприятно щекотали ей глаза, и она упоенно воображала себя в белом монашескомчепце. Сьюлин что-то вышивала — «для своего приданого», как она объяснила,стыдливо хихикнув, — и прикидывала в уме, удастся ли ей на завтрашнембарбекю отбить Стюарта Тарлтона у Скарлетт, очаровав его своей женственной мягкостьюи кротостью, которыми Скарлетт не обладала. А Скарлетт была в смятении чувствиз-за Эшли.

Как может папа без конца толковать о форте Самтер и об этихянки, когда у нее сердце рвется на части и он это знает? Будучи еще очень юной,она находила непостижимым, что люди могут быть так эгоистично равнодушны к еестраданиям и в мире все продолжает идти своим путем, в то время как ее сердцеразбито.

В душе ее бушевала буря, а все вокруг выглядело такимспокойным, таким безмятежным, и это казалось ей странным. Тяжелый буфет и столкрасного дерева, массивное серебро, пестрые лоскутные ковры на натертом доблеска полу — все оставалось ни своих местах, словно ничего не произошло. Этобыла уютная, располагающая к дружеской беседе комната, и обычно Скарлетт любилатихие вечерние часы, которые семья проводила здесь после ужина, но сегодня видэтой комнаты стал ей ненавистен, и если бы не страх перед резким окриком отца,она выскользнула бы за дверь и, стремительно прокравшись через темный холл,наплакалась бы вволю на старой софе в маленьком кабинетике Эллин.

Это была самая любимая комната Скарлетт. Здесь Эллин каждоеутро сидела за высоким секретером, проверяя счета и выслушивая доклады ДжонасаУилкерсона, управляющего имением. Здесь нередко собиралось и все семейство: Эллинчто-то записывала в тяжелые гроссбухи, Джералд дремал в старой качалке, дочкипримостились на продавленных подушках софы, тоже уже слишком ветхой, чтобыукрашать собой парадные покои. И Скарлетт сейчас хотелось только одного:остаться там вдвоем с Эллин и выплакаться, уткнувшись головой ей в колени.Когда же наконец вернется мама?

Но вот на аллее заскрипел гравий под колесами и негромкийголос Эллин, отпускавшей кучера, донесся в столовую. Взгляды всех устремились кдвери. Шурша кринолином, она быстро вошла в комнату — лицо ее было усталым игрустным. Повеяло легким ароматом вербены, навечно, казалось, угнездившимся вскладках ее платья, — ароматом, который для Скарлетт был неотторжим отобраза матери. Мамушка — хмурая, с недовольно выпяченной нижней губой и кожанойсумкой в руках — следовала за хозяйкой чуть поодаль. Она что-тонечленораздельно бормотала себе под нос — достаточно тихо, чтобы нельзя былоразобрать слов, и достаточно громко, чтобы ее неодобрение не осталосьнезамеченным.

— Извините, что задержалась, — сказала Эллин,сбрасывай шотландскую шаль со своих усталых плеч на руки Скарлетт, и, проходя,погладила дочь по щеке.

При появлении жены лицо Джералда мгновенно просияло.

— Ну что — окрестили это отродье? — спросил он.

— Да, окрестили бедняжку и оплакали, — сказалаЭллин. — Я боялась, что Эмми тоже отдаст богу душу, но, мне кажется, онаоправится.