Приосанился Иван:

— Когда идем-то?

Марья улыбнулась чуть заметно и ответила:

— Ровно в полночь туда и сведу тебя.

...Вот и время пришло. В тишине ночи перекликались кукушка ипередразнивающий ее попугай. Иван да Марья крадучись добрались до палаткняжеских.

Марья крикнула кряквой.

— Ты чего? — удивился Иван. Но тут же и самсообразил, что крик ее — знак условный. Оттого, что из верхнего окошкатерема выпала, разворачиваясь на лету, веревочная лестница.

— Ступай, Ванюша, — благословила его Марья, —я на стреме.

И Иван полез. Однако через несколько ступенек подумалосьему: «Ежели Марья там, внизу, маячить будет, только внимание чье-нибудьпривлечет». Он обернулся и сказал тихонько:

— Вот что, Маша. Как лесенку наверх подниму, ступайдомой. Поесть приготовь.

— Хорошо, — отозвалась она снизу.

«Искусница!» — подумал Иван с умилением. А затем,продолжая подниматься, вот о чем стал голову ломать: «Кто же это встретиться сомной желает? Может Несмеяна, все-таки, не Емелю а меня любит?.. Нет, к ней быменя Маша не отправила. Князь? А чего ж тайком? Мог бы и так к себе вызвать...Али Забава Путятишна? Нет, Забава Добрыню призвала бы! Эх, что гадать, чемубыть, того не миновать?»

Так решил Иван, добравшись до окна заветного. И тут же чутьбыло обратно на землю не свалился. Насилу удержался, увидев, кто его встречает.Василиса Премудрая! Она же — Прекрасная!

— Исполать тебе, богатырь! — приветствовалаИвана-дурака примадонна киевская, помогая ему затянуть лесенку наверх.

— Угу, — буркнул он в ответ, иных слов с испугу ненайдя.

«Ужель полюбила меня Василиса?!» — пронеслось вголовушке Ивановой. «Ох, беда, беда, коль узнает князь!.. Однако и радостьнемалая! Такую покровительницу иметь! Ну, Иван, вот он миг: хватай судьбу свою,пока сама в руки просится. Или пан, или пропал.»

И, не медля боле, чтобы не дать страху да сомнениям в душузакрасться, спрыгнул Иван с подоконника да и заключил Василису в объятья своибогатырские.

— Стра... — вскрикнула было Василиса, да сама себерукой рот зажала.

— Правильно, Василисушка, зачем нам стража-то? —зашептал Иван горячо, нащупывая на спине ее шнурок от корсета.

И тут, продолжая одну руку к устам прижимать, другой,свободной, отвесила княжна герою нашему такую затрещину, какая и Илье Муромцучесть бы сделала.

«Баба-то с норовом», — подумал Иван и, потерявсознание, рухнул на пол.

...Очнулся он уже на перине пуховой. На щеке — примочкамедвяная. Василиса подле сидит — на пуфике. Увидев, что Иван глаза открыл,улыбнулась она озорно ему, приговаривая:

— Ай да богатырь! Ай да смельчак! Такой ни огня, нипучины морской не убоится. Верна, видать, Марьина рекомендация!

От затрещины в голове Ивановой что-то перемкнулось.

— И не убоюсь! — вскричал он обиженно. — Итебя не убоюсь! Коль не люб я тебе — так и скажи: «Не люб!» А чего руки-тораспускать?

— Ну хватит уже, Иван, — с легким раздражением вголосе сказала Василиса. — Пора, видно, объясниться нам. Ты, сдается,втемяшил себе в голову, что в полюбовники я тебя призвала?

— Ан нет? — спросил Иван насмешливо.

Василиса чуть от него отодвинулась.

— Вот что, богатырь. Ежели еще хоть пальцем менякоснешься — пеняй на себя.

Тут в голове Ивана перемкнуло в обратную сторону, и он, сполной ясностью, осознал свое положение. «Так», — подумал он. «Ежелиголову отсюда на плечах унесу — Богородице свечку поставлю. Большую.»

— Ай, прости меня дурака, Василисушка! Не имел яоскорбить тебя помысла! — воскликнул он, приподнимаясь на локтях.

— Любовью оскорбить нельзя, — произнесла княжнанаставительно и положила свою руку ему на плечо. — Лежи уж. И слушай.Служба мне твоя нужна. Коль сумеешь сослужить ее — прощу тебя. Несумеешь...

— Да я!.. — вновь попытался Иван подняться.

— Лежать! — рявкнула Василиса. Иван перепуганновытянулся на перине. — Вот так-то лучше. Итак, приступим к инструктажу.Через три дня дочь моя, Несмеяна, под венец с Емелею идет. Слыхал о том?

— Слыхал, как же! Но на Емелю я руки не подниму, непроси даже! Брат он мне названный!

— Да Емеля-то мне по нраву пришелся, — успокоилаего Василиса. — Загвоздка в том, что на свадьбе той Владимир меня всерьгах, им подаренных, видеть желает. А их нет у меня.

— Где ж они?

— У Кащея.

— У Кащея?! — вскричал Иван горестно. — УБессмертного?! Да как они попали к нем? Выкрадены?

— Я их сама Кащею отдала.

— Сама? — завопил Иван, отбросил в сердцахпримочку медвяную, сел на кровати, и обхватив руками голову запричитал: —Ах ты бедная земля русская, как же тебе ждать благоденствия, коль сама ВасилисаПремудрая полюбовные подарки Кащею делает?!

— Дурак ты, Иван...

— На себя-то посмотри, распутница!

— Да не всегда Кащей злодеем был! Прежде слыл оналхимиком талантливым. Вместе с ним я премудрости училась. Так, студентами, ипознакомились. Молода я была да неопытна, только-только пошла за Владимира.Однокашник — Кащеев фамилией, в гости прибыл в отсутствие князево. Какувидел он серьги в ушах моих, князем давеча мне презентованные, стал проситьодолжить их на времечко. Для физических, якобы, опытов. Минерал в них какой-тоособенный... Посуди, как откажешь сокурснику?

Не все слова из речи Василисы понял Иван, оно ипонятно — премудрая она. Однако общий смысл уловил. И поинтересовался:

— А почему Владимир захотел тебя в этих сережкахвидеть? Уж так ли это важно?

— Гапон, проклятый, нашептал ему. А князь-то ревнивый уменя. И в молодости к Кащееву ревновал, теперь — к Кащею, выходит.Завидовал Владимир ему очень: большие успехи тот в науках делал. А Владимирмой — все больше по административной линии.

— И тут, стало быть, Гапон успел напакостить, —покачал Иван головой понимающе. — Но теперь-то князь не должен прохиндеюверить...

— Говорю же, ревнует он. Сердцу, Ваня, не прикажешь.

— И то верно, — согласился тот, вздохнув. —Беда.

— Беда, Иванушка, — и слезы покатились по щекампремудрой княжны. — Но не наказания я боюсь боле всего, а того что князьверить мне перестанет, к советам моим прислушиваться. Таких он тогда дров наРуси наломает!.. Ну так как, богатырь, возьмешься ли задание мое выполнить,сережки от Кащея доставить?

— А где его искать-то, Кащея?

— На острове Буяне, это все знают.