— На кого упадет, тому водить.

А Иван-дурак носился по всему полю, мотая булавой. Вспомнивнаказы отцовские, он бил с размаху и был приятно удивлен эффектом.

В пылу боя он с упоением наблюдал за отдельными егомоментами. Вон Емеля, ужом крутится меж печенегами, обчищая их карманы. ВонИлья, колотит Змея по голове шапкой, наполненной землей греческой. И гдедостал, непонятно. Вон Добрынюшка следующий квартал расчищает. Вон Алешенькамолодецким посвистом супостатов пугает. Вон на лихом коне поп Гапон удирает, ав поводу у него — ломовая лошадь, к которой Алена Соловьинишнапривязана... Гапон?! Иван бросился было за ним, но жаркая сеча помешала емупоймать предателя. Зато он успел заметить отрытый в сторонке окоп полногопрофиля, из которого глазели на происходящее несколько боянов во главе сдиректором. Один записывал что-то на грамотку, другой меланхолично мурлыкалвеселый мотивчик. За их спинами подпрыгивал зеленоволосый боян, размахиваясаблей, но в бой не вступая.

В скором времени полчища стали сметными. Потом весьмаумеренными. А затем и последние остатки печенегов бросились удирать. Друзьясъехались и утерли со лбов трудовой пот.

— Убил Змея-то? — ревниво поинтересовался у ИльиАлеша.

— Как всегда, — важно ответил Муромец, отбрасываяпеченега, которым дрался сегодня. Добрыня на лету поймал печенега и привязалего к седлу, приговаривая:

А не думай, тать, что легко отделался,

Ты пойдешь к нам в полон, пойдешь пленничком!

— На фига он нам нужен, печенежина? Али выкуп за негодадут богатенький? — поинтересовался Алеша.

Добрыня задумался и смущенно ответил:

— Да нет, вряд ли. Но положено ведь кого-нибудь в полонвзять.

И продолжил упаковку пленного.

— А где Емеля? — встрепенулся Алеша. — Он жетрофеи собирал, я точно видел!

Действительно, Емели нигде не было. Друзья поискали егонемного, после чего скорбно переглянулись.

— Погиб, — изрек общее мнение Илья. —Затоптали его, и косточек не осталось.

Друзья скорбно стянули с голов шлемы железные. ПодытожилИлья Муромец:

— Жалко Емелю, хоть и слабоват был. А еще жальче трофеинесметные... Что ж, друзья, поехали дальше.

И они поехали.

...А безвременно похороненный друзьями Емеля в это время ужеподъезжал к Киеву. В глазах его блестели крупные слезы. Временами он поднималочи долу и скорбно шептал:

— Не корысти ради, а токмо волею пославшей менялюбови... Ох, богатыри, не узнайте, а узнаете — не прогневайтесь, апрогневаетесь — так не бейте, а побьете — так не насмерть...

Саврасая кобыла иронически косила на него лиловым глазом.

...В палатах княжеских Емеля первым делом бросил к ногамВладимира трофеи, после чего гордо потребовал:

— Не вели казнить, вели миловать!

— Обдумаем, — пообещал Владимир, косясь навыпавшие из котомок трофеи: каменья самоцветные, яства басурманские, пуховикикитайские и свитера турецкие. Улов был богатым, Владимир уже облюбовал себесвитер приятной красно-бело-синей расцветки и ласково улыбнулся Емеле:

— Здоров ты, парнишка!

— Питаюсь налимом.

— Отъел себе харю, как я погляжу. Откуда товары?

— Из боя, вестимо. Побил басурманов. Вот так я служу!

— А с кем же ты дрался?

— Со Змием ужасным. Похож на корову, рогат и копыт. ЯЗмия пинком уложил в одночасье, а после был прочий вражина побит.

Владимир с сомненьем покачал головой. И неожиданно заорал:

— А много ль корова дает молока?

— Не выдоишь за день, устанет рука, — пролепеталЕмеля.

— Все ты врешь, — устало сказал Владимир. —За тряпки, конечно, прими благодарность, но все же придется тебя наказать.

— О, Солнышко наше, не надо, спасибо, позволь мнеотсюда домой убежать! — взмолился Емеля.

— Кончай рифмоплетство! — осатанел князь.

— Немедля кончаю, — пискнул Емеля.

Князь помолчал, потом строго сказал:

— Вот что. Ежели ты, врун, покаешься, скажешь откудатрофеи на самом деле, голову рубить не будем. Вместо того — выдам тебя заНесмеяну... тьфу, Несмеяну за тебя, вечно путаюсь. Согласен?

Обалдевший Емеля быстро кивнул. Князь спустился с трона,обнял его за плечи и доверительно сообщил:

— Понимаешь, зятек, Иван-дурак Несмеяну опозорил.

— А я думал, он только ширинку расстегнул, — закручинилсяЕмеля.

— Да не в том смысле! Какой ты глупый, настоящийцаревич. Иван отказался Несмеяну в жены брать. Позор?

— Позор, — неуверенно согласился Емеля.

— Вот ты сей позор и покроешь. Человек простой, сразувидно — из народа. Людям это понравится. Ладно, сейчас я невесту твоюкликну, ты про подвиг расскажешь. Только не ври!

Вскоре по зову пришли Несмеяна и Василиса Премудрая (онаже — Прекрасная). Емеля, пожирая Несмеяну глазами, стал рассказывать обогатырском подвиге, не забывая и свое скромное в нем участие.

— Да-а, — протянул удивленный Владимир. — А яна богатырей бочку катил, собирался им головы поотрубать. Бывают, бывают и унас, князей русских, ошибочки. Что ж мне делать? Может советников разогнать илиДом Советов подпалить?

— Зачем же крайние меры, милый? — удивиласьВасилиса. — Прикажи верным боянам, пусть они песенки поют о твоихтерзаниях и страданиях за народ русский. Так испокон веков делалось, и всегдапрокатывало. А то выйди к народу и крикни: «Люб я вам, аль не люб?!» Только незабудь перед этим стражничкам жалование повысить и вокруг народа тройнымкольцом поставить... А на советников не гневайся. Они тут ни при чем, одинГапон воду мутил.

— Гапона не трожь, — огрызнулся Владимир. —Какой ни есть, а в домино отменно играет, галстук завязывать умеет, бояноввысмеивает знатно. Как придет с повинной, так и разберемся.

Наступило молчание. Нарушил его Емеля, который поглаживаяруку Несмеяны, спросил:

— А свадебку когда сыграем?

— Свадебку? Через недельку. Надо бражки наварить, налогсвадебный с горожан собрать, ликование народное организовать... — Владимирпоочередно загибал пальцы. Потом уставился на Василису и задумчивопроизнес: — Что-то о тебе мне Гапончик говорил... Он, конечно, подподозрением, но просьбу его уважим... А! Вспомнил! Мечтал он тебя в сережкахсамоцветных увидеть, что я тебе на свадьбу дарил! Давненько ты их не носишь.

Василиса незаметно побледнела и, ломая руки, сказала:

— Как скажешь, милый. Одену.