Ирина была домашней, благополучной девочкой. Она любилародителей и любила бабушку с дедушкой. Когда училась в школе, иногда ходила надискотеки, но мальчишки там вели себя грубо, а девчонки глупо хихикали,поглядывая на ребят, говорили всякую ерунду, а после дискотеки обсуждали, кто скем танцевал, кто на кого посмотрел и кто с кем целовался на заднем дворешколы. Ирину это не интересовало. Не интересовало это ее и позже, винституте, – она закончила свой филфак и вышла с никому не нужным дипломоми полным отсутствием того опыта, который почти неизбежно накапливает любаястудентка за пять лет учебы. У нее была семья – вот что было важно! Она знала,что начнет работать, встретит своего мужчину, полюбит его, у них будут дети, иее дети будут ездить на дачу к бабушке и дедушке так же, как раньше она сама.Книжки, кулинарные рецепты, свитер, связанный совместно с мамой, учеба – жизньее показалась бы скучной любому, кроме самой Иры. Подружек у нее не было,потому что им с ней было неинтересно, а она в них не нуждалась. Учителя в школеи преподаватели в институте ее любили – хорошая, послушная девочка, и урокивсегда делает в срок, и на любом семинаре готова отвечать. Чтение книжек ипросмотр поучительных фильмов подготовили Ирину к тому, что, возможно, за своюбудущую любовь ей придется бороться (правда, она не совсем понимала как), но неподготовили ее к одному – что все, что она имела в жизни, рухнет в один момент,когда ей будет восемнадцать лет.

Похороны прошли незаметно. Приходили коллеги отца и матери,говорили о чем-то, было много цветов… Если бы на следующий день Иру попросилиответить, на каком кладбище похоронены все ее родные, она не знала бы, чтосказать. Вокруг была пустота. Несколько раз заходили сердобольные соседки, но,видя, что Ирина держится спокойно, не плачет, только смотрит вокруг каким-тостранным, остановившимся взглядом, решили, что обойдется – переживет девчонка.Беда, конечно, страшная – да у кого беды не случаются? Взрослая,самостоятельная, с квартирой – найдет себе место в жизни, не заплутает. Они продолжаливремя от времени заходить к ней, но Ирине их визиты были так явно в тягость,что вскоре даже соседка по лестничной клетке перестала заглядывать каждый день,ограничиваясь дежурным звонком раз в неделю. А вскоре соседи узнали, что Иринапродает квартиру, и махнули рукой – все равно уедет.

Два месяца после смерти семьи Ира жила так: утром вставала,садилась к окну, долго смотрела во двор. Иногда выходила, чтобы купить хлеба имолока. Если бы кто-то ей сказал, что два месяца подряд она питается одним хлебоми молоком, то она не поверила бы. Хотя не замечала, что ест вообще. В голове еевели разговоры бабушка с дедушкой, заканчивали какие-то споры родители, а Иравозражала или, наоборот, поддерживала их. Иногда голова была пустая и легкая, итогда она целый день смотрела на деревья за окном или на бегающих во двореребятишек. Когда темнело, ложилась спать.

Через два месяца она проснулась от телефонного звонка.Незнакомый голос с легким акцентом поинтересовался, не собирается ли онапродавать квартиру? Есть хороший вариант для обмена, прямо около парка. Можетбыть, она подумает?

Ирина огляделась вокруг и увидела сантиметровый слой пыли,почувствовала запах плесени, заметила, словно в первый раз, все вещи,оставшиеся от родителей… Решение продать этот склеп пришло немедленно и былоединственно верным и правильным. Надо все сменить. Все. А после она начнетновую жизнь.

Ирине показали предлагаемую ей квартиру, она очень быстроподписала какие-то документы и так же быстро оказалась… на улице. Милаяпаспортистка, прекрасно понимавшая, что она делает, когда передавала информациюо девчонке, оставшейся одной в трехкомнатной квартире, утешала себя: все равнотой в наследство еще дом в деревне останется. Не пропадет. А ей самой деньги,полученные за информацию, необходимы были для лечения сынишки. Каждый крутится,как может.

В милиции, куда Ирина догадалась прийти, на нее посмотрелиравнодушно и даже с легким презрением – смотреть надо, что подписываешь, чай,не девочка. И развели руками. В августе Ирина шла по городу, свежему последождя, и в голове ее опять была та же пустота, что и после смерти родителей.Теперь она потеряла и квартиру.

Дача в деревне была расположена недалеко от Москвы. Иринакупила билет и на электричке поехала туда – сама толком не зная зачем. Вдеревне выяснилось, что, во-первых, у нее еще нет права собственности, аво-вторых, вряд ли оно вообще появится. Какой-то незнакомый мужик долгообъяснял Ирине, что ее дедушка не оформил в свое время такие-то и такие-тодокументы, а без них… Она поняла только одно – продать домик она не может. Житьв нем – пожалуйста, но домик был чисто дачным, с маленькой печкой-голландкой, спродуваемыми всеми ветрами стенами. Бабушка с дедушкой приезжали сюда только налето, ради урожая, который потом целый год кормил всю семью. Жить здесь круглыйгод было невозможно, да и не на что – деньги, оставшиеся от родителей, укоторых за всю жизнь не собралось серьезных накоплений, заканчивались.

Ира вернулась в Москву, проведя ночь в пустом, стылом,промозглом дачном доме. Выйдя с вокзала, она огляделась вокруг и в первый разпоняла со всей четкостью и беспощадностью, что идти ей некуда. Коллег иприятелей родителей она не знала. Своих подруг у нее не имелось. Квартиру еедавно продали незнакомым людям, и туда даже идти было страшно. У нее осталисьтолько могилы .

Подумав про могилы, она вдруг осознала, что понятия неимеет, где похоронены ее родители и бабушка с дедушкой. Но, покопавшись впамяти, все-таки вспомнила название кладбища – Елабужское. Оно ей ничего неговорило, но добросердечная женщина в кассе подсказала, на какой автобус нужносесть, чтобы туда добраться. Достав из кармана последние деньги, Ира купилабилет и дождливым августовским днем поехала на кладбище – к своей семье. Сидя учетырех могил, огороженных низенькой убогой оградкой, она читала имена отца иматери на надгробиях и даты жизни и смерти. Ира просидела почти до вечера,когда чувство голода выгнало ее с кладбища и заставило, как собаку по запаху,подойти к маленькому магазинчику, в который подвезли хлеб.

Ирина зашла внутрь и долго смотрела, как пухлая продавщицасноровисто разбрасывает булки и буханки по полкам. Она и не думала ничегопросить, но продавщица, глянув на нее, недовольно сказала:

– Иди, иди отсюдова. Нечего тут попрошайничать.

Ирина повернулась и пошла прочь, поняв только одно – чтостоять здесь ей нельзя. Она уже дошла до выхода, когда женщина опять окликнулаее:

– Эй, ты, ну-ка постой! На вот тебе…

Выйдя из-за прилавка, она сунула Ирине румяный, мягкий батони подтолкнула к двери. Стоя под навесом и глядя на косые струи дождя, Ираоткусывала хлеб большими кусками и, давясь, торопливо глотала. Четверть батонаона припрятала, хотя ей очень хотелось доесть и его. Но она поняла, что завтраздесь может быть другая продавщица и она окажется не такой доброй. Нужно былоподумать о том, где взять еды.

Со следующего дня посетители кладбища могли видеть у входаженщину неопределенного возраста, с землистым лицом, сутулую, которая молчастояла, положив возле ног невесть откуда взявшуюся коробку из-под конфет«Баунти». Коробка была совершенно неуместна для подаяния, но женщина этого незамечала. Она кланялась каждому, кто бросал какие-нибудь деньги в коробку, исмотрела перед собой невидящими глазами.