– Здравствуйте, – кивнула она головой, отчегоседые завитки колыхнулись. – Вы Даша, правда? Я вас сразу узнала.

– Да, здравствуйте… – несколько растерянноотозвалась Даша. – А как вы меня узнали?

– Так по собачке, по собачке. Мне про нее ПетрВасильевич, упокой господь его душу, рассказывал. Я ведь вам, деточка,сочувствие подошла свое выразить. Очень, очень я вам соболезную. Такой былчеловек удивительный, что просто слов нет!

Старушка достала маленький платочек и утерла им слезы,быстро покачивая головой в завиточках.

– Спасибо, – прочувствованно сказала Даша. –Вы хорошо его знали?

– Дружили мы с ним, – вздохнула та. – Он ведьмного времени здесь проводил, все меня расспрашивал – про жизнь мою, прознакомых… Да он всех расспрашивал! Ой, – спохватилась старушка, – ачто ж мы с вами через решетку-то разговариваем? Заходите, деточка, заходите комне сюда. Поговорим, вспомним Петра Васильевича…

Предложение было настойчивым, и Даша решила, чтоотказываться неудобно. К тому же ей хотелось поговорить о Боровицком счеловеком, который, по-видимому, хорошо его знал. Она зашла внутрь, оставилаПрошу за уже знакомым ему кустом, а сама пошла по тропинке рядом с маленькой иочень старой женщиной.

Звали ее Римма Сергеевна, но через десять минут Дашамысленно окрестила новую знакомую «божий одуванчик». Во-первых, она была похожана цветок этими своими беленькими кудряшечками, легкими и тонкими, которыетеребил ветер. Во-вторых, показалась Даше существом немного не от мира сего, ноисключительно добрым и безобидным. Ей явно нужно было выговориться – и онарассказывала Даше свою историю, но не жалуясь, а словно представляясь: вот,мол, я, Римма Сергеевна, и вот моя история. Собственно говоря, истории кактаковой и не было, а была обычная жизнь обычной женщины, учившей детейфранцузскому языку, а под старость лет заделавшейся репетиторшей. Удивительнымбыло только одно – в дом престарелых, носивший деликатное название «Патронажныйпансионат „Прибрежный“, Римма Сергеевна Красницкая определила себя сама. Как ибывший преподаватель математики Иван Сергеевич Яковлев по прозвищу Виконт.

– Вот об этом-то меня Петр Васильевич ирасспрашивал, – охотно делилась Красницкая, то и дело останавливаясь уклумб и изучая цветы. – Как, мол, попала-то сюда? А я ему все честно ирассказывала. Да что тут рассказывать? Детей у меня не было – бог не дал. Мужпомер, царствие ему небесное, когда мне сорок пять лет было – в одну секундуупал и умер, в трамвае, сорок пятом. Совпадение такое – мне сорок пять летбыло, и номер у трамвая сорок пятый. Родители давно уже умерли. Вот я иподумала – кто за мной на старости лет ухаживать будет? Денежек накопила – исюда. А тут, Дашенька, хорошо! Птички так поют замечательно… Людей многоинтересных – вот хоть Петр Васильевич приезжал, говорил со мной. И сестры у насзаботливые, и Лидия Михайловна старается, делает все как лучше.

Римма Сергеевна замолчала, глядя куда-то в сторону. Дашаповернулась и заметила около прудика ту самую женщину, которая испугала ее впервый раз, массивную толстуху, мать-усыновительницу.

– Ирина Федотовна, – испуганно, как показалосьДаше, заметила Красницкая. И вдруг заспешила: – Пойдемте, деточка, пойдемте.

Она взяла Дашу под руку и повела по тропинке, но Даша успелаувидеть, каким внимательным взглядом провожает их старая толстая женщина внелепом спортивном костюме. Навстречу медсестра в голубой униформе провезлаинвалидную коляску с сидящим в ней стариком – руки у того подергивались, глазавремя от времени закатывались, и Даша отвела взгляд.

– Капустин гулять поехал, – безмятежнопрокомментировала Римма Сергеевна. – Значит, сегодня получше ему. К немуведь каждый день сын приезжает, страдает, что отец здесь. А куда его девать? Заним постоянно присмотр врачебный нужен. Да не просто сиделка – а капельницывсякие, укольчики, да еще и массаж. Ну как это все найти? А здесь – хорошо.Борис Игоревич присматривает за всеми.

– Борис Игоревич Денисов? Главврач? – неожиданновспомнила Даша.

– Да-да, Денисов. А вы его знаете?

– Петр Васильевич рассказывал, – уклончивоответила Даша.

– Светлый человек, светлый, – покивала головойРимма Сергеевна. – Так заботится о нас – просто души не чает. А ведь унего, знаете, отец дома – и не видящий, и шумный до невозможности. Скандалиттак, что просто ужас! Другой бы давным-давно перевез его сюда к нам, в приют, аБорис Игоревич нет, ни в какую. Так и живет с ним.

Она вздохнула, а Даша, удивившись про себя такойосведомленности, вслух спросила:

– Скажите, Римма Сергеевна, а вы не видели, как ПетрВасильевич работает? Я имею в виду за своим компьютером?

Старушка задумалась.

– Пожалуй, что и нет, – ответила она в концеконцов, покачивая головкой. – Заходить я заходила к нему в каморку, былодело, но вот чтобы писал он… Нет, не видела. Да я и не понимаю толком, каквообще можно на компьютере писать. Электричество перегорело – и где все твоизаписи?

– Да там же и останутся, – рассеянно ответилаДаша, думая о ноутбуке Боровицкого.

– Как это? – удивилась Римма Сергеевна, и что-то вее голосе заставило Дашу насторожиться.

– Конечно, останутся, – подтвердила она, искосапоглядывая на старушку. – Там же вся информация на диске сохраняется…Представьте себе, будто вы свой голос на магнитофонную лентузаписываете, – попыталась она объяснить. – Если вы магнитофон изрозетки выключите, запись останется? Останется. Вот и с компьютером так же.

– Но ведь он маленький! – удивилась Красницкая.

– Ну и что же? Все равно компьютер.

Римма Сергеевна остановилась и поглядела на Дашусветло-карими слезящимися глазами. На лице ее было какое-то выражение, которогоДаша никак не могла понять. Только она хотела спросить еще что-то о Боровицком,как старушка покачала головой и сказала без всякой связи с предыдущим:

– Так ведь процедуры у меня, пойду я, деточка. Спасибо,что поговорили, вспомнили Петра Васильевича.

– Не за что, – растерянно ответила Даша, глядя ейвслед. Меньше всего они говорили о Петре Васильевиче. И вообще, что за страннаяманера заканчивать разговор? Хотя… если сделать скидку на возраст…

Даша вздохнула и пошла за Прошей. Дома ее ждала рукопись,которую нужно было очень внимательно прочитать, потому что по каким-топричинам, известным лишь ему одному, Петр Васильевич Боровицкий оставил ей своипять рассказов.

* * *

«Ирина осталась сиротой в одночасье. Конец ее благополучнойсемьи наступил столь быстро и неожиданно, что на лице ее надолго поселилосьвыражение недоумения – как такое вообще могло случиться? Как могло произойти,что отец с матерью, отвозя дедушку на дачу, столкнулись с вылетевшей навстречную полосу машиной, за рулем которой сидел пьяный водитель? Как моглослучиться, что дедушка и отец умерли на месте, мама дожила до приезда „Скорой“и скончалась в ней, водитель „Волги“, столкнувшейся с ними, остался в живых?Как, наконец, могло случиться, что бабушка, узнав о смерти единственной дочери иобожаемого мужа, с которым она прожила пятьдесят пять лет, посинела, началахватать ртом воздух, упала и умерла на пороге собственного дома еще до того,как перепуганная до смерти соседка успела позвать на помощь? Как она осталасьодна?!