Спустя три часа Даша вышла из маленького уютного кафе стаким выражением лица, что проходившая мимо женщина средних лет удивленнообернулась ей вслед. Глеб Боровицкий не любил тратить лишних слов и поэтомусразу предложил ей: треть стоимости квартиры наличными – и она передает ему сбратом все права на недвижимость, как и собиралась вначале.

– В противном случае, – объяснял он, методичноперемешивая в тарелке салат из чего-то проросшего, напоминавшего Дашезамоченных в сметане гусениц, – вас ожидает длительный судебный процесс, ивовсе не обязательно, что он закончится в вашу пользу. Подумайте. Мы вас неторопим. И, пожалуйста, учтите еще одну вещь…

Вот из-за той самой «одной вещи» у Даши и появилосьвыражение лица, которое встречная женщина определила как ушибленное. По словамГлеба Боровицкого, получалось, что Петр Васильевич ее самым беззастенчивымобразом использовал.

– Поймите, Дарья Андреевна, – спокойно объяснялГлеб, – мой отец никогда и ничего не делал просто так. Никогда, понимаете?Если он общался с человеком, значит, был уверен, что знакомство с ним емукогда-нибудь понадобится. Если совершал добрый и вроде бы бескорыстный поступок– значит, в будущем он приносил отцу неплохую выгоду. Наш с Олегом отец былдалеко не бездарным человеком, – тут Глеб невесело усмехнулся, – ноосновной его талант лежал вовсе не в профессиональной сфере. У папы, знаете ли,было потрясающее чутье на людей и на их поступки, если можно так выразиться.Отец вообще был прекрасным психологом. Ему нужно было посвятить себя именноэтому роду деятельности, и тогда…

– Зачем вы мне рассказываете такие подробности? –резко спросила Даша.

– Чтобы вы понимали подоплеку поступков уважаемого вамиПетра Васильевича, – не задумываясь, ответил Глеб. – С определенноговозраста мы с братом перестали так легко поддаваться воздействию отца иразыгрывать роль марионеток в его любительских пьесах. А он всячески старался…не то чтобы нам отомстить, но поставить нас на место, показать – где он и гдемы. Чтобы разыграть козырь с квартирой, в которой мы с братом действительнонуждаемся, ему нужен был кто-то вроде вас. Разыграть, так сказать, напоследоккомедию в лицах.

– Не получается у вас, Глеб Петрович, – сискренним сочувствием сказала Даша. – Словечко «напоследок» портит всюкартину. Ведь Петр Васильевич, когда встретился со мной, не мог знать, что егоубьют через два месяца, правда? А значит, все ваши построения остаются тольковашими построениями, и не более.

– Да, он не мог знать, что его убьют, – подтвердилтот, внимательно поглядев на Дашу. – Но ведь он знал о своей смерти…

– В каком смысле? – не поняла она.

– В том смысле, что отец был неизлечимо болен. И житьему, по прогнозам врачей, оставалось не больше пяти-шести месяцев. Вы разве незнали?

Он сказал это так, что Даша сразу поверила. И теперьглядела, не понимая, на младшего Боровицкого, потом перевела взгляд в еготарелку с размоченными гусеницами. Жить Боровицкому оставалось не большепяти-шести месяцев… То есть он знал, что скоро умрет…

– Но как же… – тихо проговорила она. – Он мненичего не говорил…

– Что лишний раз подтверждает мою правоту, – пожалплечами Боровицкий-младший. – Откровенно говоря, я был уверен, что отецпокончит с собой, но так получилось, что Горгадзе убил его раньше.

– Что вы несете?! – опешила Даша. – ПочемуГоргадзе? С чего вы взяли?

– А вы и этого не знали? – Глеб с нескрываемойусмешкой смотрел на нее. – Может быть, вы думали, что отец приезжает в тотдурацкий пансионат, чтобы писать свою несуществующую книжку? Ну конечно, он ведьтакие хорошие декорации придумал – и ноутбук, и отдельный кабинетик длятворческой личности… Только приезжал он туда вовсе не работать. Горгадзе,уважаемая Дарья Андреевна, – вот объект отцовской ненависти с тоговремени, как умерла мама.

– Неправда, – попыталась защититься Даша, –он редактировал его рукописи!

– Какие рукописи? – рассмеялся Боровицкий. –Хотя да, правда, Горгадзе что-то там такое писал. Только дело вовсе не в егописанине, а в том, что он – сводный брат нашей мамы, жены Петра Васильевича.Родственник, можно сказать, хоть и не кровный. Отец всю свою жизнь егоненавидел и до последнего пытался ему отомстить. За что, для вас не так ужважно. Это старая семейная история. Даже в доме престарелых не мог оставить егов покое – травил, травил, травил… И дотравился. Люди – не марионетки все-таки,могут с ниточек и сорваться.

– Но если вы знаете, то почему не расскажетеследователю? – воскликнула Даша.

– А я ему все рассказал, – пожал плечамиБоровицкий. – Доказательства искать – его работа, не моя. Я, честноговоря, считаю, что отец доигрался со своими играми. Вот только вас жалко – выпродолжаете исполнять свою роль, хотя режиссер давно ушел. Поймите, ДарьяАндреевна, вас тоже использовали. Я просто рассказал вам правду. Что делать вамдальше – решайте сами. Только помните, пожалуйста, что иногда от прихотиумершего зависят жизни живых.

Даша вошла в квартиру и старательно закрыла за собой замокна два оборота.

– Что, опасаешься воров в свете полученногонаследства? – подал голос из зала Максим, пришедший сегодня неожиданнорано.

Даша не ответила. Она устало сняла туфли и опустилась натабуретку прямо в прихожей. Из зала вышел Проша и положил голову ей на колени.

– Хороший мой, хороший… – прошептала Даша, гладяего по голове. – Хорошая моя собака…

– Ужин разогреть на тебя? – хмуро спросил Максим,выходя из комнаты следом за Прошей.

Даша покачала головой. Максим явно не собирался миритьсяпосле вчерашнего, но сейчас это отступило на второй план после того, что онаузнала от младшего Боровицкого.

– Дело хозяйское, – пожал плечами Максим ипротиснулся мимо нее в кухню, но на полпути остановился, взглянул на женусверху вниз. – Что случилось? – неожиданно спросил он.

– Что? – Она подняла на него глаза.

– Это я тебя спрашиваю – что? Что у тебя случилось?Опять со своими бурундуками поругалась?

– С барсуками, – машинально поправила его Даша ивздохнула. – Нет, не с ними. Я… мне… мне рассказали…

– Эй, ты не зареветь ли собираешься? – удивилсяМаксим. – Ну-ка прекращай немедленно! Пойдем в кухню, и расскажешь, чтотам с тобой произошло.

Слушая Дашин рассказ, Максим сначала хмурился, потомнедоверчиво качал головой, затем опять хмурился. Когда она наконец закончила,он откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Помолчал минуту и произнес:

– Значит, резюмируем. Больше всего тебя, конечно,расстроило, что Шерлок Холмс оказался опиумным наркоманом, а Ватсон при нем –кем-то вроде глуповатой дуэньи. Кстати, я тебе о возможности такого расклада,если ты помнишь, еще месяц назад говорил.