Поначалу Ирину пытались гнать местные нищие, но ей повезло –ее взяла под свою защиту Марья-искусница, толстая гнусавая баба лет пятидесяти,быстро передвигавшаяся на инвалидной коляске. Она сразу поняла, что новенькаяне в себе, и взяла ее в оборот – привела в свой закуток, одела, как полагается(на голову – черный платок, на ноги – стоптанные кроссовки), научилакреститься. С тех пор Ирина приходила ночевать к Марье-искуснице в ее убогуюконуру, а днем стояла на своем обычном месте около ограды, крестясь и отбиваяпоклоны. По вечерам она шла на свои могилы, пока Марья-искусница распоряжаласьсобранными ею деньгами – покупала в магазинчике бутылку портвейна и немудрящуюзакуску, а безмозглой девке, к которой она даже привязалась, – хлеба ичего-нибудь пожрать попроще.

Такая простая жизнь продолжалась до тех пор, пока однаждыоколо Ирины не остановился приличного вида парень и, присмотревшись к нейповнимательней, не ахнул:

– Ирка! Елки-палки, Ирка Шемякина! Ты что, не узнаешьменя? Я Алеша. Алеша Тихонов.

Он смотрел на нее во все глаза, качая головой. Оживившиесянищие подошли поближе, а Марья-искусница, почувствовав невнятную угрозу,подкатила к парню.

– Вы, молодой человек, кем ей приходитесь? –лицемерно улыбаясь во весь беззубый рот, спросила она.

– Я ей прихожусь одногруппником, – ответил парень,покосившись на калеку. – Ирка, да что с тобой случилось?

Ирина только хлопала глазами, не зная, что объяснять этомунастойчивому человеку. Она вспомнила, что когда-то они вместе учились, но никакне могла вспомнить где. И только когда парень, решительно взяв ее под руку,потащил куда-то за собой, в голове ее всплыло имя – Алеша Тихонов, единственныйпарень в их девчачьей группе, невесть каким ветром занесенный на филфак. Вечноон хватал кого-нибудь из девчонок под руку и, начиная что-то бешеновтолковывать, утаскивал в курилку, чтобы поспорить от души. Девчонки над нимподшучивали, но беззлобно, а преподаватели иронизировали по поводу неуемноготемперамента студента.

Все это она вспомнила, пока парень открывал дверь машины иусаживал ее внутрь. Отъехав от кладбища на приличное расстояние, он обернулся исказал:

– Так, Ирина, я тебя сейчас отвезу к себе, и ты мне всерасскажешь. Где твои родители?

– На кладбище, – честно ответила Ира.

– Что – оба?! – ахнул Алеша.

– Да. И бабушка с дедушкой, – добавила она, потомучто они лежали вчетвером, и не сказать об этом было бы нечестно.

Он замолчал. Ирина отвернулась и стала смотреть в окно.Машина тронулась с места, и через десять минут они заходили в подъездмногоэтажки. Пока поднимались на лифте, Ира с интересом рассматривала кнопки ипыталась составить из них дату смерти родителей. Ничего не получалось. Затономер квартиры Алексея совпал с бабушкиным днем рождения, и это ее обрадовало.

Зайдя в прихожую, Ирина сделала два шага по коридору,недоумевая, зачем ее сюда привезли, и тут увидела идущую ей навстречу пожилуюженщину в черном платке. Лицо женщины показалось Ирине смутно знакомым, и онавежливо поздоровалась.

– Ира, – окликнули сзади.

Она обернулась и поглядела на Алешу, который уже разулся исмотрел на нее тем же странным взглядом, что и в машине.

– Ира, это зеркало, – тихо сказал он.

Не сразу поняв, что он имеет в виду, Ирина сделала шагнавстречу пожилой женщине в черном платке и с удивлением провела пальцем постеклянной поверхности. Отражение… Всего-навсего ее отражение. Вот этанезнакомая женщина – она сама, Ирочка Шемякина, хорошая домашняя девочка,немного скучная, но очень правильная, у которой все будет хорошо в жизни,потому что ее так любят бабушка, и дедушка, и мама, и папа. Которой в сентябреисполнилось двадцать лет, а она про это совсем забыла.

– Алеша, как же так? – непонимающе прошепталаИрина, вскидывая на него глаза. – Алеша, что же получается… Это – я? Амама с папой… они же умерли, Лешенька… Они же все у меня умерли…

Она упала на колени перед зеркалом и в первый раз с тогомомента, как услышала о гибели своих родных, разрыдалась. Ее колотило от слез,руки тряслись, но она ничего не чувствовала, кроме невыносимого облегчения, ине слышала собственных диких, разрывающих тело рыданий за ласковым голосом,шепчущим у нее над ухом:

– Бедная моя Иринка… Бедная. Ну поплачь, поплачь… Всепрошло. Все прошло».

Некоторое время Даша сидела, глядя на исписанный листок всвоей руке, потом еще раз перечитала историю. Какая-то догадка мелькнула у неев голове и уже почти сложилась в слова, но тут громко, назойливо зазвонилтелефон. Чертыхнувшись, Даша бросилась искать трубку, которая долго ненаходилась, но в конце концов обнаружилась в Олесиной комнате.

– Алло, – запыхавшись, выдохнула Даша, совершенноуверенная в том, что звонит Максим.

– Дарья Андреевна? – раздался в трубке уверенныймужской голос, показавшийся Даше знакомым.

– Да, я слушаю.

– Это Глеб Боровицкий. Дарья Андреевна, я хотел быпоговорить с вами. Сегодня в два часа вас устроит?

В первые секунды Даша слегка оторопела, но тут же собралась.

– Я не совсем уверена, что меня вообще устроитвстречаться с вами, – медленно произнесла она и почувствовала, чточеловека на том конце провода ее слова удивили. «Потрясающаясамоуверенность! – мелькнуло у нее в голове. – Ведь он даже несомневался в моем ответе. Интересно, это воспитание Боровицкого или его детисами по себе получились такие… убежденные в собственной правоте?»

– Дарья Андреевна, я все-таки убедительно прошу васвыбрать время для встречи. – Подумав, Глеб Боровицкий заговорил немногодругим тоном: – В моих и в ваших интересах.

«Ну что ж, – подумала Даша, – уже имеется прогресс– он не ставит меня перед фактом, не заявляет, что чего-то хочет, а просит». Новслух ответила иначе:

– Где вы хотели бы встретиться?

– В «Игуане». Бар находится на…

– Спасибо, я знаю, где находится «Игуана», –перебила его Даша. – Извините, но меня это место не устраивает.

– Почему? – удивился младший Боровицкий.

– Потому что это бар, ориентированный нагомосексуалистов, – объяснила Даша, стараясь удержать смешок. – Япротив лиц с нетрадиционной ориентацией ничего не имею, но проводить встречипредпочитаю в более… э-э… традиционных местах. Хотя, если вы настаиваете…

– Нет-нет, не настаиваю, – заторопился ГлебБоровицкий.

– Тогда моя очередь предлагать, – сказалаДаша. – «Мой Париж» вас устроит?

– Хорошо, – огласился Боровицкий. – В двачаса.

И повесил трубку, не прощаясь.