Я оглянулся на Делакруа, все еще закрывающегося руками накойке, чтобы защитить лицо. На запястьях его были наручники, а между лодыжекпроходила цепь. Потом повернулся к Перси.

– Иди отсюда, – сказал я. – Я поговорю с тобой позже.

– Это будет в твоем рапорте? – язвительно осведомился он. –Если нет, то ты знаешь, я напишу свой рапорт.

Я не собирался писать рапорт, я только хотел, чтобы онубрался с глаз. Что я ему и объявил.

– Вопрос закрыт, – закончил я. И увидел, что Брут смотритнеодобрительно, но не придал этому значения. – Давай иди отсюда. Иди вадминистративный блок и скажи, что тебе надо прочитать письма и помочь супаковкой.

– Хорошо. – К нему вернулось самообладание (или эта дурацкаянадменность, служившая ему самооблада-нием). Он откинул волосы со лба руками – мягкими,белыми и маленькими, как у девушки-подростка, а потом подошел к камере.Делакруа увидел его и еще больше съежился на своей койке, бормоча на смешанномангло-французском.

– Я еще с тобой разберусь, – бросил Перси, потом вздрогнул,потому что почувствовал на плече тяжелую руку Брута.

– Нет, ты уже закончил, – сказал Брут. – А теперь иди навоздух. Освежись.

– Ты меня не запугаешь. Нисколько. – Глаза Пер-сиостановились на мне. – И никто из вас. – Но, похоже, мы его напугали. Это былоясно, как день, видно по его глазам, и от этого он становился еще опаснее.Такой парень, как Перси, никогда не знает сам, что сделает в следующую минутуили даже секунду.

Но тогда он повернулся к нам спиной и пошел по коридорунадменной походкой. Ей-Богу, он показал миру, что бывает, когда тощий плешивыйфранцузик пытается лапать его член, и теперь уходил с поля сраженияпобедителем.

Я произнес заготовленную речь о том, как мы вклю-чаем радио(«Фантастический бал» и «Воскресенье нашей девушки»), о том, что мы будемобращаться с ним нор-мально, если он тоже будет вести себя нормально. Этамаленькая проповедь была не самой успешной. Он все время плакал, сидяскрючившись на своей койке, стараясь отодвинуться как можно дальше от меня ипри этом не упасть в угол. Он съеживался при каждом моем движении и скореевсего слышал одно слово из шести. А может, и того меньше. Во всяком случае я недумаю, что именно эта проповедь имела вообще смысл.

Через пятнадцать минут я опять был у стола, где спотрясенным видом сидел Брутус Ховелл и слюнявил кончик карандаша из книгипосетителей.

– Ради всего святого, перестань, пока не отравился, –одернул его я.

– Боже Всемогущий, – воскликнул он, опустив каран-даш. –Чтоб еще раз такой гвалт при поступлении за-ключенного на блок? Ни за что!

– Мой папа всегда говорил, что беда не приходит одна и Боглюбит троицу.

– Надеюсь, твой папочка сильно ошибался по этому поводу, –сказал Брут, но, увы, – это не так. Когда поступил Джон Коффи, была ругань, иполнейшая буря, когда пришел Буйный Билл, – смешно, но, похоже, бедыдействительно являлись по три сразу. Рассказ о том, как мы познакомились сБуйным Биллом, как он, входя на Милю, пытался совершить убийство, еще предстоит.И довольно скоро.

– Что это еще за история с попыткой Делакруа полапать егочлен? – поинтересовался я. Брут фыркнул.

– Он был с цепью на ногах, а детка Перси тянул слишкомсильно, вот и все. Делакруа споткнулся и стал падать, когда выходил из фургона.Он вытянул руки вперед, как все делают, когда падают, и зацепил одной рукой запереднюю часть брюк Перси. Чистая случайность.

– А Перси понимает это, как ты думаешь? – спросил я. –Может, он придумал это как отговорку, ему просто хотелось немного побитьДелакруа? Показать, кто здесь самый большой начальник?

Брут медленно кивнул.

– Да, наверное, так и было.

– Надо за ним следить. – Я запустил руки в волосы. Толькоэтого мне не хватало.

– Боже, как я ненавижу все. И ненавижу его.

– Я тоже. И знаешь что еще, Поль? Я его не понимаю. У негоесть связи, и это нормально, но почему он использует их для того, чтобы получитьработу на этой долбаной Зеленой Миле? А не где-нибудь еще в исправительнойсистеме штата? Почему бы не стать служителем в сенате штата или тем, ктоназначает встречи лейтенант-губернатору? Ведь наверняка его люди подыскали бычто-нибудь получше, если бы он попросил. Тогда почему здесь?

Я покачал головой. Я не знал. Я тогда не знал так много.Наверное, я был наивен.

После этого все пошло, как обычно... по крайней мерекакое-то время. В суде графства готовился суд над Джоном Коффи, и шерифграфства Трапингус Хомер Крибус муссировал идею, что суд Линча может немногоускорить правосудие. Нам было все равно, в блоке "Г" мало обращаливнимания на новости. Жизнь на Зеленой Миле по-своему напоминала жизнь взвуконепроницаемой комнате. Время от времени доноси-лись приглушенные звуки,бывшие взрывами на поверхности, но ничего больше. Они не станут торопиться сДжоном Коффи, они хотят убедиться, что это был именно он.

Пару раз Перси принимался издеваться над Делакруа, и вовторой раз я оттащил его в сторону и велел зайти ко мне в кабинет. Это был непервый мой разговор с Перси о его поведении и не последний, но он диктовался яснымпониманием того, что за фрукт этот Перси. У него сердце жестокого мальчишки,который ходит в зоопарк не для того, чтобы узнать животных, а чтобы бросать вних камнями.

– Оставь его в покое сейчас же, понятно? – сказал я. – Покане дам специального приказа, держись от него по-дальше.

Перси отбросил волосы со лба, потом пригладил их своимиизящными руками. Парню просто нравилось трогать волосы.

– Я ничего ему не делал. Только спросил, как он себячувствует после того, как сжег детишек, вот и все. – Перси посмотрел на менякруглыми невинными глазами.

– Перестань, а то я напишу рапорт.

– Пиши, что хочешь, – засмеялся он. – А я потом напишу свойрапорт. И посмотрим, чей окажется лучше.

Я наклонился вперед, сложив руки на столе и начал говоритьтоном, который мне казался дружески конфи-денциальным.

– Брутус Ховелл тебя не очень любит, – сказал я. – А когдаБрут кого-то не любит, то известно, что он пишет свой собственный рапорт. Он неочень-то ладит с авторучкой и никак не перестанет лизать свой карандаш, поэтомуон напишет рапорт кулаками. И ты понимаешь, о чем я говорю.

Самодовольная улыбка Перси слегка потускнела.

– Что ты пытаешься этим сказать?