Даты все время выпадают у меня из головы. Наверное, придетсяпопросить мою внучку Даниэль посмотреть некоторые из них в подшивках старыхгазет, хотя стоит ли? Ведь события тех самых важных дней, того, например, когдамы пришли в камеру Делакруа и увидели мышь, сидящую у него на плече, или того,когда в блок поступал Вилли Уортон и чуть не убил Дина Стэнтона, все равно непопадут в газеты. Может, даже стоит просто продолжать, как пишется, в концеконцов, я думаю, даты не так важны, если помнишь события в том порядке, в какомони происходили.

Я знаю, что иногда время сжимается. Когда наконец изкабинета Кэртиса Андерсона пришли документы с датой казни Делакруа, я судивлением увидел, что время свидания нашего друга-французика с Олд Спаркиподвинуто вперед, – неслыханное дело даже по тем меркам, когда не нужно былосдвигать половину рая и всю землю для того, чтобы казнить человека. Речь шла одвух днях, по-моему, вместо 27 октября назначи-ли 25-е. Я не уверен, что именноэти дни, но очень близко, я еще подумал, что Тут получит назад свою коробкуиз-под сигар раньше, чем предполагал.

Уортон же поступил позже, чем мы ожидали. С одной стороны,суд длился дольше, чем предполагали достоверные источники Андерсона (когда речьидет о Буйном Билле, ничего достоверного не бывает, и мы в этом скоро убедимся,включая наши проверенные временем и надежные методы контроля за поведениемузников). Потом, после того, как его признали виновным (все происходило в основномпо сценарию), его поместили в больницу в Индианоле для обследования. С нимслучилось несколько якобы припадков во время суда, дважды довольно серьезных,когда он падал на пол и лежал, дергаясь, трясясь и стуча ногами по доскам.Назначенный судом адвокат заявил, что Уортон страдает эпилептическимиприпадками и совершил свои преступления в состоянии помешательства. Обвинительвозразил, что эти припадки инсценированы в отчаянной трусливой попытке спастисвою собственную жизнь. Увидев так называемые эпилептические припадки своимиглазами, присяжные решили, что Уортон симулирует. Судья согласился с ними, ноназначил ряд анализов после оглашения, перед исполнением приговора Бог знает,почему – может, просто из любопытства.

И уж совершенно непонятно, как это Уортон не сбе-жал избольницы (по иронии судьбы жена Мурса Мелинда находилась в той же больнице в тоже самое вре-мя). Его, наверное, окружали охранники, а может быть, он все ещенадеялся, что его признают недееспособным по причине эпилепсии, если таковуюобнаружат.

Но ее не оказалось. Доктора не нашли никаких отклонений вего мозгах, по крайней мере физиологи-ческих, и Крошку Билли – Уортона –наконец водворили в Холодную Гору. Это произошло не то шестнадцатого, не товосемнадцатого октября, мне помнится, что Уортон прибыл примерно через двенедели после Коффи и за неделю или за десять дней перед тем, как по ЗеленойМиле прошел Делакруа.

День, когда наш новый психопат появился в блоке, оченьпамятен для меня. Я проснулся часа в четыре утра от пульсирующей боли в паху иощущения, что мой пенис стал горячим, тяжелым и раздулся. Даже еще не спустивног с кровати, я понял, что «мочевая» инфекция не прошла, как я надеялся.Просто было временное затишье, и вот оно закончилось.

Я вышел на улицу по нужде – это было года за три до того,как мы оборудовали первый ватерклозет, – и едва дошел до поленницы на углудома, как понял, что больше не вытерплю. Я успел стянуть пижамные штаны какраз, когда полилась моча, испытывая самую мучительную в своей жизни боль. В1956-м у меня выходил желчный камень, говорят, это что-то ужасное, но посравнению с той болью желчный камень был как приступ гастрита.

Ноги мои подкосились, и я тяжело упал на колени, разорвавпополам пижамные штаны, когда расставлял но-ги, чтобы не потерять равновесие ине плюхнуться лицом в собственную лужу. Я бы все равно упал, если бы несхватился левой рукой за полено в поленнице. Все это могло происходить вАвстралии или даже на другой пла-нете. Мне было все равно. Единственное, что ячувст-вовал – пронзившую меня насквозь боль. Жгло внизу живота, а мой пенис –орган, о котором я обычно за-бывал, кроме тех случаев, когда тот доставлял мнена-слаждение, – казалось, вот-вот расплавится. Я думал, что увижу кровь,стекающую с кончика, но оказалось, что это совершенно обычная струя мочи.

Держась одной рукой за поленницу, я прижал другую ко рту,чтобы не закричать. Я не хотел пугать жену и будить ее криком. Казалось, струямочи нескончаема, но наконец она иссякла. К этому времени боль ушла глубоковнутрь живота и яичек и покалывала, как острые зубы. Я долго не мог подняться,наверное, с минуту. Но вот боль пошла на убыль, и я встал на ноги. Посмотрев налужицу мочи, уже впитавшуюся в землю, я подумал: неужели Бог мог сотворить мир,в котором такое ничтожное количество жидкости способно выходить с такойневыносимой болью.

Я мог бы сказаться больным и пойти на прием к докторуСэдлеру. Мне не хотелось есть вонючие серные таблетки, от которых тошнит, новсе лучше, чем когда стоишь на коленях у поленницы, стараясь не кричать, а твойчлен в это время сообщает, что в него налили нефти и подожгли.

Потом, глотая аспирин на кухне и прислушиваясь к легкомухрапу Джен в соседней комнате, я вспомнил, что сегодня должны доставить в блокВильяма Уортона и что не будет Брута – у него дежурство в другой части тюрьмы,он помогает перевозить в новое здание остатки библиотеки и оборудованиелазарета. Несмотря на боль я чувствовал, что нельзя оставить Уортона на Дина иХарри. Они хорошие ребята, но в рапорте Кэртиса Андерсона говорилось, чтоВильям Уортон совсем не подарок. «Этому человеку терять нечего», – написал он иподчеркнул.

Боль слегка поутихла, и я смог соображать. Мне казалось, чтолучше поехать в тюрьму утром. Я смогу добраться туда к шести, в это времяобычно приезжает начальник Мурс. Он может переместить Брутуса заранее в блок"Г" для приема Уортона, а я тогда нанесу свой запоздалый визит кврачу. Так что путь мой лежал в Холодную Гору.

Дважды на протяжении тридцатикилометрового пути в тюрьмуменя останавливала внезапная потребность выйти по малой нужде. Оба раза я смогрешить проблему без особого смущения (во многом благодаря тому, что движение насельских дорогах в такое время практически отсутствует). Ни один из этих двухпозывов не был таким болезненным, как тот, что застал меня по пути во двор, нооба раза мне пришлось держаться за ручку дверцы моего маленького «форда»-купе,чтобы не упасть, и я чувствовал, как пот течет по лицу. Я был болен, и еще как.

И все же я добрался, въехал в южные ворота, припарковалмашину в обычном месте и пошел прямо к начальнику. Было около шести часов.Кабинет мисс Ханны оказался пуст: раньше цивилизованных семи она не появлялась,но в кабинете Мурса горел свет, я видел его сквозь матовое стекло.Предварительно постучавшись, я открыл дверь. Мурс поднял глаза, не ожидаяувидеть никого в столь ранний час, да и я многое бы отдал, чтобы не встретитьего в таком состоянии, с таким беззащитным лицом. Его седые волосы, обычноаккуратно причесанные, были взлохмачены и торчали во все стороны, и, когда явошел, он сидел, обхватив руками голову. Глаза были красные, опухшие, смешками. Самое ужасное – он дрожал, словно вошел в дом после прогулки ужаснохолодной ночью.