Патрисия Лейн волновалась, но не слишком. Ничегопринципиально нового она не сообщила. На вопрос Шарпа о конспектах ЭлизабетДжонстон Патрисия ответила, что вина, несомненно, лежит на Селии.

– Однако она горячо это отрицала, мисс Лейн.

– Ну конечно, отрицала, – сказала Патрисия. – Наверняка ейбыло стыдно. Но вкупе со всем остальным это представляет стройную картину, нетак ли?

– Знаете, у меня вообще пока не создается впечатлениястройной картины, мисс Лейн.

– Я надеюсь, – покраснев, произнесла Патрисия, – что вы неподозреваете Нигеля. Конечно, чернила были его, но это полнейший абсурд, Нигельникогда не стал бы брать свои чернила. Он не так глуп. И вообще он не виноват.

– Но у него же бывали конфликты с мисс Джонстон?

– О, Элизабет бывала порой просто несносной, но он необижался. – Патрисия Лейн подалась вперед и горячо произнесла: – Я хочу вамкое-что объяснить про Нигеля Чэпмена. Понимаете, он сам – свой злейший враг. Онпроизводит впечатление тяжелого человека и многих настраивает против себя. Онгруб, язвителен, любит насмешничать, а людей это задевает, и они начинают кнему плохо относиться. Но на самом деле он другой. Он застенчивый, несчастный.Он очень хочет, чтобы его любили, но из чувства противоречия сам себе вредит иделает все наперекосяк.

– Да, – сказал инспектор Шарп, – бедняга.

– Но такие люди ничего не могут с собой поделать.Сказывается их тяжелое детство. Нигелю очень несладко жилось в доме. Отец унего – человек грубый, суровый, он никогда не понимал Нигеля. И ужаснообращался с его матерью. После ее смерти они крупно поссорились: Нигель ушел издому, и отец заявил, что не даст ему больше ни пенса, пускай сам перебиваетсякак может. Нигель сказал, что ему от отца ничего не нужно и он не примет егопомощи, даже если отец сам будет предлагать. Мать завещала ему небольшую суммуденег, и после ее смерти он не писал отцу и не пытался с ним увидеться. Конечно,мне очень грустно, что у них так получилось, но вообще-то его отец – неприятныйчеловек. Не сомневаюсь, что Нигель из-за него стал таким озлобленным инеуживчивым. После смерти матери о нем никто не заботился. А у него довольнохрупкое здоровье, хотя интеллекту его можно позавидовать. Он обделен судьбой ипросто не может проявить свои лучшие качества.

Патрисия Лейн закончила свой долгий страстный монолог. Щекиее пылали, дыхание прерывалось. Инспектор Шарп задумчиво смотрел на нее. Ему нераз приходилось сталкиваться с такими девушками. «Она влюблена в парня, –подумал он. – А тот на нее плюет, но, видно, не против, когда с ним нянчатся.Папаша, конечно, не сахар, но мать тоже хороша, испортила сына безмернойлюбовью и еще больше усугубила конфликт с отцом. Все это старая песня… А вдругНигелю Чэпмену нравилась Селия Остин? Вряд ли, конечно… Но вдруг? ПатрисияЛейн, вероятно, очень бы страдала, – сказал себе инспектор. – Но неужелинастолько, чтобы так жестоко отомстить? Чтобы убить Селию? Наверняка нет… темболее что после помолвки Селии с Колином Макнабом этот мотив явно отпадал». Онотпустил Патрисию Лейн и вызвал Джин Томлинсон.

Мисс Томлинсон оказалась строгой молодой женщиной двадцатисеми лет, блондинкой, с правильными чертами лица и поджатыми тонкими губами.Она села и натянуто сказала:

– Я вас слушаю, инспектор. Что я могу для вас сделать?

– Что вы можете сообщить о трагедии, разыгравшейся впансионате?

– Это ужасно. Просто ужасно, – сказала Джин. – Сама по себемысль о самоубийстве Селии была страшной, а теперь, когда подозревают, чтопроизошло убийство… – Она умолкла и грустно покачала головой.

– Мы абсолютно уверены, что ее отравили, – сказал Шарп. –Как вы думаете, где мог убийца взять яд?

– Наверное, в больнице Святой Екатерины, где она работала.Но тогда это больше похоже на самоубийство.

– Убийца на это и рассчитывал, – сказал инспектор.

– Но кто, кроме Селии, мог взять яд?

– Очень многие, – сказал инспектор. – Надо было лишьзадаться целью. Даже вы, мисс Томлинсон, могли заполучить его, если бызахотели.

– Как вы смеете, инспектор! – Джин задохнулась отвозмущения.

– Но ведь вы частенько захаживали в аптеку, мисс Томлинсон?

– Я ходила повидаться с Милред Кейри. Но у меня и в мысляхне было воровать яды!

– Но если бы вы захотели, вы могли бы?

– Я не могла бы сделать ничего подобного!

– Не надо, не горячитесь, мисс Томлинсон. Допустим, что вашаподруга расфасовывает лекарства для больных, а другая девушка стоит у окошечкаи занимается клиентами. Ведь в аптеке нередко бывает только два фармацевта. Изначит, вы можете незаметно проскользнуть за шкаф, который перегораживаеткомнату, взять тихонько флакончик, положить его в карман, и аптекарям даже вголову не придет вас подозревать.

– Мне очень обидно слышать ваши слова, инспектор Шарп. Это…это грязное обвинение!

– Но я вас не обвиняю, мисс Томлинсон. Ничуть не обвиняю. Выменя неправильно поняли. Просто вы сказали, что это невозможно сделать, а я вамдоказал обратное. Я вовсе не утверждаю, что так было в действительности. Самипосудите, – добавил он, – какие у меня на то основания?

– Вот именно. Вы, наверное, не знаете, но мы с Селией былиподругами.

– Масса отравителей была друзьями своих жертв. Помнитепресловутый вопрос: «Когда твой друг тебе недруг?»

– Но между нами не было размолвок. Я очень любила Селию.

– Вы подозревали ее в происходивших кражах?

– О нет, что вы! Я была потрясена. Я всегда считала Селиювысоконравственной девушкой. Я и представить себе не могла, что она такая.

– Но клептомания, – сказал Шарп, пристально глядя на Джин, –это болезнь.

Джин еще больше поджала губы. Потом разомкнула их ипроцедила:

– Не могу сказать, что разделяю ваше мнение, инспектор. Япридерживаюсь старомодных взглядов и считаю, что воровство – это воровство.

– По-вашему, Селия крала просто потому, что ей хотелосьзаполучить чужие вещи?

– Разумеется.

– Значит, она была человеком без стыда и совести?

– Боюсь, что так.

– М-да! – сказал инспектор Шарп, качая головой. – Нехорошо.

– Увы, разочаровываться в людях всегда грустно.

– Насколько я понимаю, тогда зашла речь о полиции?