Когда после ужина с Лиз Куп вернулся домой, Шарлей ужележала в постели, и он, недолго думая, присоединился к ней, изменив своимправилам. Куп ни на секунду не пожалел об этом. Они провели весьма насыщеннуюночь, в субботу поехали обедать в Санта-Барбару, а ужинать вернулись в«Л'Оранжери». Общество Шарлей с каждым часом нравилось Купу все больше и больше(он уже решил, что непременно свозит ее в «Отель дю Кап», где принято загоратьбез лифчика), и он начал задумываться о том, как бы ему сбыть с рук Памелу.Шарлей была для него гораздо более интересным партнером, и не только всексуальном плане. Разговаривая с ней, Куп даже готов был признать, что возрастдалеко не всегда портит женщину.

Шарлей все еще была у него, когда в понедельник утром вышлана работу Палома. Куп попросил ее подать им завтрак в постель, но когда Паломанаконец принесла подносы, лицо ее выражало крайнюю степень неодобрения. Онапочти швырнула им завтрак и, смерив Купа уничтожающим взглядом, вышла за дверь,стуча по паркету каблучками своих экстравагантных ярко-красных туфель.

— Похоже, я ей не понравилась, — заметила Шарлей,когда дверь за Паломой закрылась. — Мне кажется, она не одобряет нашеповедение.

— Не обращай внимания, дорогая. Палома по уши в менявлюблена, вот и ревнует. Не удивлюсь, если она подложит бомбу в мой«Роллс-Ройс», — пошутил Куп и попытался вонзить вилку в яичницу, но этоудалось ему не сразу. По консистенции яйца напоминали успевший затвердетьбетон, к тому же они были так щедро посыпаны красным перцем, что Куп едва непоперхнулся, а Шарлей чихнула.

— Похоже, Палома решила меня отравить, —разочарованно протянул Куп, рассчитывавший получить вкуснейшую яичницупо-крестьянски, какой Палома потчевала его на прошлой неделе. Похоже, этотраунд остался за горничной, но Куп решил, что серьезно поговорит с Паломой припервой же возможности.

Возможность представилась ему только после обеда, когдаШарлей наконец уехала.

— Интересный сегодня был завтрак, Палома, — сказалКуп, зайдя в кухню, где Палома чистила столовое серебро. Вот только с перцем тыперестаралась. А что ты добавила в яйца — цемент или клей для обоев? Чтобыразрезать их, мне понадобилась электрическая пила!

— Не понимать, о чем вы, — покачала головойПалома, полируя ножи кусочком замши. Она снова была в солнечных очках, которые,несомненно, ей очень нравились. Как и красные туфли. Интересно, подумал Куп,можно ли призвать ее к дисциплине, или эта задача невыполнима в принципе? Есливерно последнее, то он просто уволит ее.

— Вам не понравиться моя яичница? — с самымневинным видом осведомилась Палома, и Куп оскалился:

— Ты меня прекрасно поняла, Палома. Смотри, чтобы этобольше не повторялось, иначе…

— Между прочим, сегодня утром вам звонила из Италиимисс Памела. Это было без четверти восемь, — небрежно заявила Палома, и уКупа отвисла челюсть. Ее акцент куда-то пропал, речь стала правильной, как укоренной американки.

— Ч-что ты сказала? — переспросил он.

— Я сказать, мисс Памела звонить вам Италия восемьчасов утром, — повторила Палома, награждая его, ангельской улыбкой. Онадразнила его, и Куп почувствовал, что краснеет.

— Но ведь… Минуту назад ты говорила совершенноправильно! — воскликнул он. — Что все это значит?! Зачем тыпритворяешься? — Куп разозлился, и Палома на секунду смутилась, но тотчасвыражение ее лица снова стало дерзким.

— А чего бы вы хотели? В первые два месяца, что я у васработала, вы звали меня то Марией, то Мэри, хотя мисс Лиз представила меня вамкак положено. Неужели так трудно запомнить имя человека, пусть даже этотчеловек всего-навсего горничная? — В ее манере произносить отдельныесогласные слышался легкий сальвадорский акцент, но во всем остальном речьПаломы была такой же правильной, как у него, и Купер смутился на мгновение.

— Должно быть, я в тот момент, гм-м… думал о чем-товажном и не расслышал, — извинился он и тут же улыбнулся самойочаровательной улыбкой, на какую только был способен. Палома ловко провела его,притворившись полуграмотной иммигранткой, не способной связать по-английски идвух слов. Что ж, она, несомненно, умна, подумал он.

Кроме того, она, кажется, умеет отлично готовить…

— Кем ты была у себя в Сальвадоре, Палома? —спросил он, неожиданно почувствовав к горничной живой интерес.

Палома едва не вывела его из себя, он рассердился и…неожиданно увидел в ней человека, личность. Единственное, чего Куп пока незнал, так это того, нравится ему это или нет. Для начала он только хотелутолить свое любопытство.

— Я была медицинской сестрой, — ответила Палома,складывая ножи в ящик. Чистить серебро было нелегко; обычно этим занималсяЛивермор, и теперь Паломе не хватало дворецкого едва ли не больше, чем Купу.

— Жаль. — Куп криво улыбнулся. — Было былучше, если бы ты оказалась портнихой или кем-то в этом роде — тогда бы тысмогла как следует заботиться о моих костюмах. Ну а в услугах медсестры я,слава богу, пока не нуждаюсь.

— Горничная здесь зарабатывать больше, чем врачСальвадор. — Палома снова заговорила на ломаном английском.

Ей явно нравилось его дразнить. — А у вас слишком многоодежда.

— Это весьма ценное замечание, я постараюсь егоучесть, — холодно сказал Куп. — Кстати об одежде… — Он покосился наее красные туфли, но почел за благо промолчать. — Почему ты не сказаламне, что Памела звонила? — спросил он. Куп уже решил, что Шарлейинтересует его больше, но не в его правилах было бросать любовниц просто так —без объяснений и видимых причин. Расставаясь с очередной пассией, он всегдастарался сохранить с ней добрые, дружеские отношения и проявлял подчас такующедрость, что они охотно прощали ему измену. Куп был уверен, что и Памела небудет сердиться на него слишком долго.

— Потому что, когда она звонила, в вашей постели быладругая, мистер Уинслоу, — отчеканила Палома. — Как ее там…

— Ее зовут Шарлей, — подсказал Куп, и горничнаякивнула:

— Да, Шарлей.

— Что ж, спасибо, Палома. — Куп решил прекратитьразговор, пока горничная не сказала ему еще какой-нибудь дерзости, и поспешновышел из кухни. Палома никогда ничего не записывала и сообщала ему о звонках,только когда ей самой этого хотелось. Куп не был уверен, хочет ли он, чтобы такпродолжалось и дальше, но сомневался, что ему удастся что-нибудь сделать.Впрочем, при всей своей дерзости и независимости Палома, похоже, прекрасноразобралась, чьи звонки для него важны, а чьи — не очень, и он почти неволновался, что не поговорит с кем-то нужным.

Другое дело — сама Палома. С каждым днем она интересовалаего все больше и больше.

Между тем Палома успела познакомиться с Марком и дажепредложила стирать для него, когда он пожаловался, что стиральная машина вгостевом крыле не в порядке.